Благословенный сказал: «Монахи, (1) на восьмой день половины месяца министры и члены собрания небесных Четырёх Великих Царей странствуют по этому миру с такой мыслью: «Надеемся, что многие люди, которые ведут себя подобающе со своей матерью и отцом, ведут себя подобающе со жрецами и отшельниками, чтят старейшин семьи, соблюдают Упосатху, соблюдают дополнительные дни, совершают накопления заслуг». 

(3) Это подобному тому, как мясник имеет право побить, связать, убить или сделать что угодно с неким человеком, укравшим у него козу; но не имеет права побить, связать, убить или сделать что угодно с другим человеком, укравшим у него козу. В каком случае мясник имеет право побить, связать, убить или сделать что угодно с неким человеком, укравшим у него козу? Бывает так, что человек беден, имеет мало богатства, мало имущества. Такого человека, когда он украл козу, мясник имеет право побить, связать, убить или сделать с ним что угодно. И в каком случае мясник не имеет права побить, связать, убить или сделать что угодно с другим человеком, укравшим у него козу? Бывает так, что человек богат, имеет много вещей, много имущества, как царь или царский министр. Такого человека, когда он украл козу, мясник не имеет права побить, связать, убить или сделать с ним что угодно. Всё что он может сделать—это лишь прийти к нему и молить со сложенными у груди ладонями: «Пожалуйста, господин, верните мне козу или стоимость козы». 

«Господин, те учения, которые я мог бы вспомнить из своего прошлого, когда я был человеком, возвращаются ко мне сейчас. И те учения, которые я не мог бы вспомнить из своего прошлого, когда я был человеком, возвращаются ко мне сейчас. Подобно тому, как сейчас Благословенный окружён монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями и царскими министрами, учителями других учений и их учениками, точно также и я сейчас окружён другими молодыми дэвами. Эти дэвы приходят ко мне даже издалека, думая: «Послушаем Дхамму от молодого дэвы Хаттхаки». 

Однажды Благословенный пребывал в Раджагахе в Бамбуковой Роще в Беличьем Святилище. И тогда Вассакара, главный министр Магадхи, отправился к Благословенному и обменялся с ним вежливыми приветствиями. После обмена вежливыми приветствиями и любезностями он сел рядом и сказал Благословенному: 

И затем брахман Вассакара, главный министр Магадхи, восхитившись и возрадовавшись утверждению Благословенного, поднялся со своего сиденья и ушёл».  Однажды Благословенный пребывал в Раджагахе в Бамбуковой Роще в Беличьем Святилище. И тогда брахман Вассакара, главный министр Магадхи, отправился к Благословенному и обменялся с ним вежливыми приветствиями. После обмена вежливыми приветствиями и любезностями он сел рядом. И тогда, сидя рядом, он сказал Благословенному: 

Вслед за тем брахман Тодеййя подвёл их к умозаключению следующим способом: «Как вы думаете, почтенные, в вопросах, касающихся дел и административных обязанностей, указов и объявлений, разве не так оно, что царь Элеййя мудр и гораздо умнее даже самых умных» Они ответили: «Да, почтенный, в вопросах, касающихся дел… Элеййя мудр и гораздо умнее даже самых умных». Тодеййя ответил: «Но, почтенные, разве это так потому, что отшельник Рамапутта мудрее царя Элеййи, гораздо умнее этого умного царя в вопросах, касающихся дел и административных обязанностей, указов и объявлений—что царь Элеййя обладает полным доверием к отшельнику Рамапутте и выражает ему высочайшее уважение тем, что кланяется ему, встаёт перед ним, почтительно приветствует его, и соблюдает подобающий этикет по отношению к нему?  И затем брахман Вассакара, главный министр Магадхи, восхитившись и возрадовавшись утверждению Благословенного, поднялся со своего сиденья и ушёл. 
Однажды Благословенный пребывал в Раджагахе в Бамбуковой Роще в Беличьем Святилище. И тогда брахман Вассакара, главный министр Магадхи, отправился к Благословенному и обменялся с ним вежливыми приветствиями. После обмена вежливыми приветствиями и любезностями он сел рядом. И тогда, сидя рядом, он сказал Благословенному: 
Тодеййя ответил: «Но, почтенные, разве это так потому, что отшельник Рамапутта мудрее князей царя Элеййи, гораздо умнее этих умных князей в вопросах, касающихся дел и административных обязанностей, указов и объявлений—что князья царя Элеййи обладают полным доверием к отшельнику Рамапутте и выражают ему высочайшее уважение тем, что кланяются ему, встают перед ним, почтительно приветствуют его, и соблюдают подобающий этикет по отношению к нему?» 

(3) И каким образом порочный монах рассчитывает на влиятельных людей? Вот порочный монах рассчитывает на царей или царских министров. Он думает: «Если кто-либо обвинит меня в чём-либо, эти цари или царские министры закроют дело». Если кто-либо обвиняет его в чём-либо, те цари или царские министры закрывают дело. Вот каким образом порочный монах рассчитывает на влиятельных людей.  И каким образом умелый вор рассчитывает на влиятельных людей? Вот умелый вор рассчитывает на царей или царских министров. Он думает: «Если кто-либо обвинит меня в чём-либо, эти цари или царские министры закроют дело». Если кто-либо обвиняет его в чём-либо, те цари или царские министры закрывают дело. Вот каким образом умелый вор рассчитывает на влиятельных людей. 

(1) Бывает так, друзья, что некий человек кажется необычайно кротким, скромным, и спокойным, покуда он пребывает рядом с Учителем или товарищем-монахом в роли учителя. Но когда он покидает Учителя или товарищей-монахов в роли учителя, он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина.  (2) Далее, друзья, будучи отстранённым от чувственных удовольствий, отстранённым от неблагих состояний ума, некий человек входит и пребывает в первой джхане, которая сопровождается направлением и удержанием ума на объекте медитации, с восторгом и удовольствием, которые возникли из-за этой отстранённости. Думая: «Я тот, кто достигает первой джханы», он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина. 
(3) Далее, друзья, с угасанием направления и удержания ума на объекте, некий человек входит и пребывает во второй джхане, в которой наличествуют внутренняя уверенность и единение ума, в которой нет направления и удержания, но есть восторг и удовольствие, которые возникли посредством сосредоточения. Думая: «Я тот, кто достигает второй джханы», он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина. 
(4) Далее, друзья, с угасанием восторга некий человек пребывает невозмутимым, осознанным, бдительным и ощущает приятное телом. Он входит и пребывает в третьей джхане, о которой Благородные говорят так: «Он невозмутим, осознан, пребывает в удовольствии». Думая: «Я тот, кто достигает третьей джханы», он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина. 
(5) Далее, друзья, с оставлением удовольствия и боли, равно как и с предыдущим угасанием радости и недовольства, некий человек входит и пребывает в четвёртой джхане, которая ни-приятна-ни-болезненна, характерна чистейшей осознанностью из-за невозмутимости. Думая: «Я тот, кто достигает четвёртой джханы», он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина. 
(6) Далее, друзья, за счёт не-внимания всем объектам, некий человек входит и пребывает в беспредметном сосредоточении ума. Думая: «Я тот, кто достигает беспредметного сосредоточения ума», он связывается с другими монахами, монахинями, мирянами и мирянками, царями, царскими министрами, учителями иных учений и учениками учителей иных учений. По мере того как он связывается с ними и сближается с ними, по мере того как он расслабляется и беседует с ними, жажда наводняет его ум. С умом, наводнённым жаждой, он оставляет монашескую тренировку и возвращается к низшей жизни домохозяина. 
Представьте, как если бы царь или царский министр странствовал бы по дороге с четырёхчастной армией и к ночи разбил бы лагерь в лесной чаще. Из-за звуков слонов, лошадей, колесничих, и пехоты; звуков и грохота барабанов, литавр, горнов, и тамтамов, звук сверчков бы исчез. Разве можно было бы правдиво сказать: «Теперь звук сверчков никогда более не появится в этой лесной чаще»? 
«Разумеется нет, друг. Ведь может статься так, что когда царь или царский министр покинет эту лесную чащу, то звук сверчков появится вновь». 

И тогда главный царский министр Угга отправился к Благословенному, поклонился ему, сел рядом и сказал: «Удивительно и поразительно, Господин, что Мигара Рохана такой богатый, с таким огромным богатством и имуществом». 

Затем Благословенный обратился к брахману Вассакаре, главному министру Магадхи: «Однажды, брахман, я пребывал в Весали в Святилище Сарандады. Там я научил Вадджей этим семи принципам не-упадка. Покуда среди Вадджей длятся эти семь принципов не-упадка, и покуда Вадджи утверждены в них, то в отношении них можно ожидать только лишь возрастания, а не упадка».  И тогда брахман Вассакара, главный министр Магадхи, восхитившись и возрадовавшись словам Благословенного, поднялся со своего сиденья и ушёл. 
И тогда царь Аджатасатту обратился к главному министру Магадхи, брахману Вассакаре: «Ну же, брахман, отправляйся к Благословенному и от моего имени вырази почтение, упав ему в ноги. Поинтересуйся, свободен ли он от болезни и недуга, здоров ли, силён ли и пребывает ли в умиротворении. Скажи: «Господин, царь Аджатасатту Ведехипутта из Магадхи выражает почтение, припадая к Вашим ногам. Он интересуется, свободны ли Вы от болезни и недуга, здоровы ли, сильны ли и пребываете ли в умиротворении». Затем скажи так: «Господин, царь Аджатасатту хочет разжечь войну против Вадджей. Он говорит так: «Какими бы ни были сильными и могучими эти Вадджи, я истреблю их, уничтожу их, наведу на них беду и несчастье». Хорошо заучи, как ответит тебе Благословенный, и донеси это мне, ведь Татхагаты не говорят лжи». 

Вот, когда монах затворяется в уединении—монахи, монахини, миряне, мирянки, цари, царские министры, учителя других учений, ученики учителей других учений подходят к нему. В каждом случае, имея ум, который направляется, устремляется, склоняется к затворничеству, уединению, радуется отречению, он, ведя с ними беседу, неизменно думает о том, чтобы они оставили его одного. 

Точно также, монахи, когда монах пребывает в окружении монахов, монахинь, мирян, мирянок, царей и царских министров, учителей иных учений, учеников учителей иных учений, то в этом случае мысль приходит к нему: «Сейчас я живу, будучи окружённым монахами… учениками учителей иных учений. Что если я буду проживать один, вдали от общества?» 

о царях, о ворах, о царских министрах; 

Царь и министры 

И Аджатасатту, царь Магадхи, обратился к своему первому министру, брахману Вассакаре, со словами: «Соберись в путь, о брахман, пойди к Благословенному, склонись в почтении к ногам его, пожелай ему от моего имени здоровья, силы, процветания и блага. И скажи ты ему тогда, что Аджатасатту, сын царицы из рода Видехи, властитель Магадхи, задумал напасть на Ваджжиян. Он говорит: «Я искореню их, хотя они сильны и могущественны, я разрушу, я полностью уничтожу их». И крепко удержи в памяти все, что скажет Благословенный, и повтори мне потом. Ибо Татхагаты никогда не говорят неправды». 

Представь, как если бы у царского министра был бы полный сундук разноцветных одежд. Какие бы одежды он ни захотел надеть утром, он бы надевал их утром. Какие бы одежды он ни захотел надеть днём, он бы надевал их днём. Какие бы одежды он ни захотел надеть вечером, он бы надевал их вечером. Точно также, монах овладевает своим умом, не позволяет уму овладеть им. Утром он пребывает в том пребывании или достижении, в котором он хочет пребывать утром. Днём он пребывает в том пребывании или достижении, в котором он хочет пребывать днём. Вечером он пребывает в том пребывании или достижении, в котором он хочет пребывать вечером. Этот монах мог бы осветить этот Лес Саловых Деревьев Госинги». 

Как ты думаешь, Магандия? Видел ли ты когда-либо или слышал ли о царе или царском министре, наслаждающимся собой, будучи обеспеченным и наделённым пятью нитями чувственного удовольствия, который без оставления жажды к чувственным удовольствиям, без устранения взбудораженности к чувственным удовольствиям, мог бы пребывать свободным от влечения, с внутренне умиротворённым умом, или который мог бы [пребывать сейчас], или смог бы так пребывать [в будущем]?» 

И тогда Достопочтенный Ананда отправился к Пруду Девакаты вместе с группой монахов. И в то время странник Сандака сидел с большой группой странников, которые [сидели], создавая гул, громко и шумно ведя различные бессмысленные беседы, такие как разговоры о царях, о ворах, о министрах, об армиях, об опасностях, о сражениях, о еде, о питье, об одежде, о постелях, о гирляндах, о благовониях, о родственниках, о средствах передвижения, о деревнях, о поселениях, о городах, о странах, о женщинах, о героях, об улицах, о колодцах, об усопших, о всяких мелочах, о происхождении мира, о возникновении моря, о том, являются ли вещи такими или иными. 

И тогда Благословенный отправился в Павлинье Святилище, в парк странников. В то время странник Сакулудайин сидел с большой группой странников, которые [сидели], создавая гул, громко и шумно ведя различные бессмысленные беседы, такие как разговоры о царях, о ворах, о министрах, об армиях, об опасностях, о сражениях, о еде, о питье, об одежде, о постелях, о гирляндах, о благовониях, о родственниках, о средствах передвижения, о деревнях, о поселениях, о городах, о странах, о женщинах, о героях, об улицах, о колодцах, об усопших, о всяких мелочах, о происхождении мира, о возникновении моря, о том, являются ли вещи такими или иными.  Удайин, представь, как если бы мои ученики меня чтили, уважали… с мыслью: «Отшельник Готама затворяется и восхваляет затворничество». Но есть мои ученики, которые живут в лесах, живут в уединённых обиталищах, живут, затворившись в уединённых обиталищах в лесных чащах, и которые возвращаются в Сангху раз в полмесяца на декламацию Патимоккхи. Но я иногда живу, будучи окружённым монахами и монахинями, мирянами и мирянками, царями и царскими министрами, учителями других учений и их учениками. Поэтому, если бы мои ученики меня чтили, уважали… с мыслью: «Отшельник Готама затворяется и восхваляет затворничество», то тогда те мои ученики, которые проживают в лесах… не жили бы в зависимости от меня, уважая и почитая меня. 

В то время странник Уггахамана сидел с большой группой странников, которые [сидели], создавая гул, громко и шумно ведя различные бессмысленные беседы, такие как разговоры о царях, о ворах, о министрах, об армиях, об опасностях, о сражениях, о еде, о питье, об одежде, о постелях, о гирляндах, о благовониях, о родственниках, о средствах передвижения, о деревнях, о поселениях, о городах, о странах, о женщинах, о героях, об улицах, о колодцах, об усопших, о всяких мелочах, о происхождении мира, о возникновении моря, о том, являются ли вещи такими или иными. 

И тогда Благословенный отправился в Павлинье Святилище, в парк странников. В то время странник Сакулудайин сидел с большой группой странников, которые [сидели], создавая гул, громко и шумно ведя различные бессмысленные беседы, такие как разговоры о царях, о ворах, о министрах, об армиях, об опасностях, о сражениях, о еде, о питье, об одежде, о постелях, о гирляндах, о благовониях, о родственниках, о средствах передвижения, о деревнях, о поселениях, о городах, о странах, о женщинах, о героях, об улицах, о колодцах, об усопших, о всяких мелочах, о происхождении мира, о возникновении моря, о том, являются ли вещи такими или иными. 

И в то время царь Пасенади Косальский взобрался на слона Экапундарику и выехал из Саваттхи средь бела дня. Издали он увидел Достопочтенного Ананду и спросил министра Сириваддху: «Это Достопочтенный Ананда, не так ли?» 

«Да, Господин»—ответил министр, отправился к домохозяевам-брахманам Опасады и донёс им послание.  И тогда домохозяева-брахманы Опасады вышли из Опасады группами и толпами и отправились на север в Рощу Божеств, в саловую рощу. И в то время брахман Чанки отправился на верхний этаж своего дворца для полуденного отдыха. И тогда он увидел как домохозяева-брахманы Опасады выходят из Опасады группами и толпами и направляются к северу в Рощу Божеств, в саловую рощу. Когда он увидел их, он спросил своего министра: «Дорогой министр, почему эти домохозяева-брахманы Опасады вышли из Опасады группами и толпами и отправились на север в Рощу Божеств, в саловую рощу?» 
«Тогда, дорогой министр, отправляйся к домохозяевам-брахманам Опасады и скажи им: «Почтенные, брахман Чанки говорит: «Пожалуйста, подождите, почтенные. Брахман Чанки также идёт повидать отшельника Готаму». 

Затем брахман Вассакара, министр Магадхи, сказал Достопочтенному Ананде: «Где сейчас проживает Мастер Ананда?»  И тогда брахман Вассакара, министр Магадхи, восхитившись и возрадовавшись словам Достопочтенного Ананды, поднялся со своего сиденья и ушёл. И вскоре после того как он ушёл, брахман Гопака Моггаллана сказал Достопочтенному Ананде: «Мастер Ананда ещё не ответил на то, о чём мы его спросили». 
Когда так было сказано, брахман Вассакара, министр Магадхи, сказал военачальнику Упананде: «Как ты думаешь, военачальник? Когда эти достопочтенные ценят того, кого следует ценить; уважают того, кого следует уважать; чтят того, кого следует чтить; почитают того, кого следует почитать, то вне сомнений, они ценят того, кого следует ценить… почитать. Ведь если бы эти достопочтенные не ценили… почитали такого человека, то кого бы они тогда могли ценить… почитать, и жить в зависимости от него, уважая и почитая его?» 
Но эта беседа между Достопочтенным Анандой и брахманом Гопакой Моггалланой была прервана, так как брахман Вассакара, главный министр Магадхи, осматривая [проводящиеся] работы в Раджагахе, отправился к Достопочтенному Ананде к тому месту, где работал брахман Гопака Моггаллана. Он обменялся с Достопочтенным Анандой вежливыми приветствиями, и после обмена вежливыми приветствиями и любезностями он сел рядом и спросил Достопочтенного Ананду: «Ради какой беседы вы сидите сейчас здесь, Мастер Ананда? В чём состояла незавершённая вами беседа?» 

Когда монах пребывает так, то если его ум склоняется к ходьбе, он ходит, думая: «Разговоры, которые низкие, вульгарные, грубые, постыдные, неполезные, которые не ведут к разочарованию, бесстрастию, прекращению, покою, прямому знанию, просветлению, ниббане, то есть, разговоры о царях, о ворах, о министрах, об армиях, об опасностях, о сражениях, о еде, о питье, об одежде, о постелях, о гирляндах, о благовониях, о родственниках, о средствах передвижения, о деревнях, о поселениях, о городах, о странах, о женщинах, о героях, об улицах, о колодцах, об усопших, о всяких мелочах, о происхождении мира, о возникновении моря, о том, являются ли вещи такими или иными—в такие разговоры я не буду пускаться». Подобным образом он полностью осознаёт это.  Однако, Ананда, есть следующее пребывание, открытое Татхагатой: войти и пребывать внутренне в пустотности, не уделяя внимание всем объектам. Если, когда Татхагата пребывает так, его посещают монахи или монахини, миряне или мирянки, цари или царские министры, учителя других учений или их ученики, то тогда—с умом, склоняющимся к уединению, стремящимся и тянущимся к уединению, замкнутым, наслаждающимся отречением, а также всецело избавившимся от всех вещей, что являются основанием для пятен—он неизменно беседует с ними так, чтобы побыстрее отделаться от них. 

В сопровождении своих министров 

Представьте, монахи, как если бы человек, скитающийся по лесу, увидел бы древний путь, древнюю дорогу, по которой путешествовали люди в прошлом. Он бы пошёл этой дорогой и увидел бы древний город, древнюю столицу, в прошлом населённую людьми, с парками, рощами, прудами, бастионами—восхитительное место. И тот человек сообщил бы царю или царскому министру: «Ваше Величество, знайте же, что по мере того как я скитался по лесу, я увидел древний путь, древнюю дорогу, по которой путешествовали люди в прошлом. Я пошёл этой дорогой и увидел древний город, древнюю столицу, в прошлом населённую людьми, с парками, рощами, прудами, бастионами—восхитительное место. Восстановите этот город, Ваше Величество!» И тогда царь или царский министр восстановил бы этот город, и через некоторое время этот город стал бы успешным и процветающим, густо населённым, переполненным людьми, разрастающимся и расширяющимся. 

Мигаджала, даже если монах, который живёт таким образом, проживает вблизи деревни, общаясь с монахами и монахинями, мирянами и мирянками, с царями и царскими министрами, с учителями других учений и их учениками—он всё равно называется «проживающим в одиночестве». И почему? Потому что жажда—его сожитель, и он отбросил её. Поэтому он называется «проживающим в одиночестве». 

Когда монах ведёт себя так и живёт так, то цари или царские министры, друзья или товарищи, родственники или родня, могут пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах ведёт себя так и живёт так, не может случиться такого, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни домохозяина.  «Точно также, монахи, когда монах ведёт себя так и живёт так, то цари или царские министры, друзья или товарищи, родственники или родня, могут пригласить его принять богатство… не может случиться такого, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. И почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни мирянина». 

Представьте, монахи, как если бы царь или царский министр никогда бы прежде не слышал звучания лютни. Он бы услышал звук лютни и сказал бы: «Почтенный, что издаёт этот звук—такой милый, приятный, чарующий, привлекательный, воспаляющий желание, соблазнительный?» Ему бы сказали: «Ваше Величество, это лютня издаёт этот звук—такой милый… соблазнительный». Он бы ответил: «Почтенный, принеси-ка мне эту лютню». 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает Благородный Восьмеричный Путь—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает Благородный Восьмеричный Путь, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

Представьте, друзья, как если бы у царского министра был бы гардероб, полный разноцветных одежд. Какое бы платье он ни захотел носить утром, он бы носил его утром. Какое бы платье он ни захотел носить днём, он носил бы его днём. Какое бы платье он ни захотел носить вечером, он носил бы его вечером. Точно также, друзья, в каком бы из этих факторов просветления я ни захотел бы пребывать утром… пребывать днём… пребывать вечером, я вхожу и пребываю в этом факторе просветления в течение вечера. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает семь факторов просветления—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает семь факторов просветления, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

Благословенный сказал: «Монахи, представьте глупого, необученного, неумелого повара, который приготовил бы для царя или царского министра различные виды карри: кислое, горькое, острое, сладкое, едкое, неострое, солёное, умеренное.  Представьте, монахи, мудрого, обученного, умелого повара, который приготовил бы для царя или царского министра различные виды карри: кислое, горькое, острое, сладкое, едкое, неострое, солёное, умеренное. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает четыре основы осознанности—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает четыре основы осознанности, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает пять качеств—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает пять качеств, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает четыре правильных усилия—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает четыре правильных усилия, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает пять сил—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает пять сил, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает четыре основы сверхъестественной силы—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает четыре основы сверхъестественной силы, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

«Точно также, друзья, когда монах развивает и взращивает эти четыре основы осознанности—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает эти четыре основы осознанности, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

«Точно также, монахи, когда монах развивает и взращивает четыре джханы—царь или царские министры, близкие и родня, могли бы пригласить его принять богатство, сказав: «Ну же, дорогой, ради чего эти жёлтые монашеские одежды обременяют тебя? Зачем странствовать туда и сюда с обритой головой и чашей для сбора подаяний? Ну же, вернувшись к низшей жизни мирянина, наслаждайся богатством и совершай благие дела». В самом деле, монахи, когда этот монах развивает и взращивает четыре джханы, не может случиться так, чтобы он оставил практику и вернулся к низшей жизни. Почему? Потому что долгое время его ум направлялся, склонялся, устремлялся к отречению. Не может быть такого, чтобы он вернулся к низшей жизни. 

Когда так было сказано, подошедший человек обратился к Нандаке, министру Личчхави: «Всё готово для принятия вами ванны, Господин».  Однажды Благословенный пребывал в Весали в Великом Лесу в Остроконечном Павильоне. И тогда министр Личчхави по имени Нандака отправился к Благословенному, поклонился ему и сел рядом. И затем Благословенный сказал ему: «Нандака, ученик Благородных, наделённый этими четырьмя вещами, является вступившим в поток, освобождённым от нижних миров, непоколебимым в своей участи, направляющимся к просветлению. Какими четырьмя? 

о царях, о ворах, о царских министрах; 

Затем, когда Благословенный пребывал в уединении, он подумал: «Раньше я жил в окружении монахов и монахинь, мирских последователей и последовательниц, царей и царских министров, учителей иных учений и их учеников. Я жил в стесненности, неудовлетворительности и неудобстве. Однако, в настоящее время я живу вдали от монахов и монахинь, мирских последователей и последовательниц, царей и царских министров, учителей иных учений и их учеников. Я живу без стесненности, удовлетворительно и комфортно».  И тогда Благословенный подумал: «В настоящее время я живу в окружении монахов и монахинь, мирских последователей и последовательниц, царей и царских министров, учителей иных учений и их учеников. Я живу в стесненности, неудовлетворительности и неудобстве. Так вот, я мог бы жить в одиночестве, в уединении от общества». 
Так я слышал: Однажды Благословенный пребывал вблизи Косамби, в Парке Гхоситы. В то время Благословенный жил в окружении монахов и монахинь, мирских последователей и последовательниц, царей и царских министров, учителей иных учений и их учеников. Он жил в стесненности, неудовлетворительности и неудобстве. 

«Ананда, это выглядит так, как если бы главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара, строили цитадель в Паталигаме, для защиты от Вадджей, посоветовавшись с дэвами Таватимсы. Я увидел своим божественным зрением, очищенным и превосходящим человеческое, что многие тысячи дэвов овладели местностью вокруг Паталигамы. Там, где дэвы великого могущества овладели местностью, умы могущественных князей и великих царских министров склонились к строительству своих резиденций. В том месте, где дэвы среднего могущества овладели местностью, умы средних князей и средних царских министров склонились к строительству резиденций. В том месте, где дэвы малого могущества овладели местностью, умы младших князей и младших царских министров склонились к строительству резиденций.  Благословенный увидел своим божественным зрением, очищенным и превосходящим человеческое, что многие тысячи дэвов овладели местностью вокруг Паталигамы. Там, где дэвы великого могущества овладели местностью, умы могущественных князей и великих царских министров склонились к строительству своих резиденций. В том месте, где дэвы среднего могущества овладели местностью, умы средних князей и средних царских министров склонились к строительству резиденций. В том месте, где дэвы малого могущества овладели местностью, умы младших князей и младших царских министров склонились к строительству резиденций. Затем, на рассвете, поднявшись со своего места, Благословенный обратился к Достопочтенному Ананде, сказав: «Кто, Ананда, строит цитадель в Паталигаме?» 
В то время главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара строили цитадель в Паталигаме для защиты от Вадджей. В то время многие тысячи дэвов овладели местностью вокруг Паталигамы. Там, где дэвы великого могущества овладели местностью, умы могущественных князей и великих царских министров склонились к строительству своих резиденций. В том месте, где дэвы среднего могущества овладели местностью, умы средних князей и средних царских министров склонились к строительству резиденций. В том месте, где дэвы малого могущества овладели местностью, умы младших князей и младших царских министров склонились к строительству резиденций. 
«Достопочтенный, главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара, строят цитадель в Паталигаме, для защиты от Вадджей». 
Затем, Благословенный, обрадовав главных министров Магадхи, Суниду и Вассакару этими строфами, поднявшись со своего места, ушел. 
Затем главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара пришли к Благословенному, и обменявшись приветствиями и благопожеланиями с Благословенным, они встали напротив и сказали: «Пусть Достопочтенный Готама согласится принять приглашение на трапезу вместе с общиной монахов». Благословенный согласился, сохраняя молчание. 
Затем главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара собственноручно обслуживали и угощали общину монахов во главе с Буддой, угощением из превосходной пищи. Затем, когда Благословенный поел и вымыл свои руки и чашу, главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара сели напротив. И тогда Благословенный обрадовал их этими строфами: 
И тогда главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара последовали за Благословенным, думая: «Те врата, через которые выйдет отшельник Готама, будут называться Вратами Готамы, а тот брод, через который он пересечет реку Ганга, будет называться Бродом Готамы». 
Тогда главные министры Магадхи, Сунида и Вассакара, поняв, что Благословенный принял приглашение, отправились в свою резиденцию, а после того, как там было приготовлено угощение из превосходной пищи, объявили Благословенному: «Достопочтенный Готама, трапеза готова». Утром, Благословенный, одевшись, взяв чашу и верхнее одеяние, вместе с общиной монахов, отправился в резиденцию главных министров Магадхи, Суниды и Вассакары, и сел там на приготовленное место.