Seyyathāpi, bhikkhave, nadīmukhe khippaṁ uḍḍeyya bahūnaṁ macchānaṁ ahitāya dukkhāya anayāya byasanāya;   Just as a trap set at the mouth of a river would bring harm, suffering, calamity, and disaster for many fish,  

kasāhipi tāḷente, vettehipi tāḷente, addhadaṇḍakehipi tāḷente, hatthampi chindante, pādampi chindante, hatthapādampi chindante, kaṇṇampi chindante, nāsampi chindante, kaṇṇanāsampi chindante, bilaṅgathālikampi karonte, saṅkhamuṇḍikampi karonte, rāhumukhampi karonte, jotimālikampi karonte, hatthapajjotikampi karonte, erakavattikampi karonte, cīrakavāsikampi karonte, eṇeyyakampi karonte, baḷisamaṁsikampi karonte, kahāpaṇikampi karonte, khārāpatacchikampi karonte, palighaparivattikampi karonte, palālapīṭhakampi karonte, tattenapi telena osiñcante, sunakhehipi khādāpente, jīvantampi sūle uttāsente, asināpi sīsaṁ chindante.   whipping, caning, and clubbing; cutting off hands or feet, or both; cutting off ears or nose, or both; the ‘porridge pot’, the ‘shell-shave’, the ‘Rāhu’s mouth’, the ‘garland of fire’, the ‘burning hand’, the ‘bulrush twist’, the ‘bark dress’, the ‘antelope’, the ‘meat hook’, the ‘coins’, the ‘caustic pickle’, the ‘twisting bar’, the ‘straw mat’; being splashed with hot oil, being fed to the dogs, being impaled alive, and being beheaded.  
kasāhipi tāḷenti, vettehipi tāḷenti, addhadaṇḍakehipi tāḷenti, hatthampi chindanti, pādampi chindanti, hatthapādampi chindanti, kaṇṇampi chindanti, nāsampi chindanti, kaṇṇanāsampi chindanti, bilaṅgathālikampi karonti, saṅkhamuṇḍikampi karonti, rāhumukhampi karonti, jotimālikampi karonti, hatthapajjotikampi karonti, erakavattikampi karonti, cīrakavāsikampi karonti, eṇeyyakampi karonti, baḷisamaṁsikampi karonti, kahāpaṇikampi karonti, khārāpatacchikampi karonti, palighaparivattikampi karonti, palālapīṭhakampi karonti, tattenapi telena osiñcanti, sunakhehipi khādāpenti, jīvantampi sūle uttāsenti, asināpi sīsaṁ chindanti.  

Atha kho bhagavā—seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evamevaṁ—jetavane antarahito pubbārāme migāramātupāsāde āyasmato sāriputtassa sammukhe pāturahosi.   Then the Buddha, as easily as a strong person would extend or contract their arm, vanished from Jeta’s Grove and reappeared in the stilt longhouse of Migāra’s mother in the Eastern Monastery, in front of Sāriputta.  

Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū uddhatā honti unnaḷā capalā mukharā vikiṇṇavācā muṭṭhassatī asampajānā asamāhitā vibbhantacittā pākatindriyā.   An assembly where the mendicants are restless, insolent, fickle, scurrilous, loose-tongued, unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying minds and undisciplined faculties.  
Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū anuddhatā honti anunnaḷā acapalā amukharā avikiṇṇavācā upaṭṭhitassatī sampajānā samāhitā ekaggacittā saṁvutindriyā.  
An assembly where the mendicants are not restless, insolent, fickle, scurrilous, or loose-tongued, but have established mindfulness, situational awareness, immersion, unified minds, and restrained faculties.  
Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti.  
An assembly where the mendicants argue, quarrel, and dispute, continually wounding each other with barbed words.  
Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū gihīnaṁ odātavasanānaṁ sammukhā aññamaññassa vaṇṇaṁ bhāsanti:  
It is an assembly where the mendicants praise each other in front of the white-clothed laypeople, saying:  
Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū gihīnaṁ odātavasanānaṁ sammukhā aññamaññassa vaṇṇaṁ na bhāsanti:  
It is an assembly where the mendicants don’t praise each other in front of the white-clothed laypeople, saying:  

“Dveme, bhikkhave, atthavase paṭicca tathāgatena sāvakānaṁ pātimokkhaṁ paññattaṁ …pe… pātimokkhuddeso paññatto … pātimokkhaṭṭhapanaṁ paññattaṁ … pavāraṇā paññattā … pavāraṇaṭṭhapanaṁ paññattaṁ … tajjanīyakammaṁ paññattaṁ … niyassakammaṁ paññattaṁ … pabbājanīyakammaṁ paññattaṁ … paṭisāraṇīyakammaṁ paññattaṁ … ukkhepanīyakammaṁ paññattaṁ … parivāsadānaṁ paññattaṁ … mūlāyapaṭikassanaṁ paññattaṁ … mānattadānaṁ paññattaṁ … abbhānaṁ paññattaṁ … osāraṇīyaṁ paññattaṁ … nissāraṇīyaṁ paññattaṁ … upasampadā paññattā … ñattikammaṁ paññattaṁ … ñattidutiyakammaṁ paññattaṁ … ñatticatutthakammaṁ paññattaṁ … apaññatte paññattaṁ … paññatte anupaññattaṁ … sammukhāvinayo paññatto … sativinayo paññatto … amūḷhavinayo paññatto … paṭiññātakaraṇaṁ paññattaṁ … yebhuyyasikā paññattā … tassapāpiyasikā paññattā … tiṇavatthārako paññatto.   “For two reasons the Realized One laid down for his disciples the monastic code … the recitation of the monastic code … the suspension of the recitation of the monastic code … the invitation to admonish … the setting aside of the invitation to admonish … the disciplinary act of condemnation … placing under dependence … banishment … reconciliation … debarment … probation … being sent back to the beginning … penance … reinstatement … restoration … removal … ordination … an act with a motion … an act with a motion and one announcement … an act with a motion and three announcements … laying down what was not previously laid down … amending what was laid down … the settling of a disciplinary matter by the following methods: face-to-face … through recollection … because of past insanity … acting according to what has been admitted … majority decision … further penalty… covering over as if with grass.  

Sammukhībhāvasutta   Present  
“Tiṇṇaṁ, bhikkhave, sammukhībhāvā saddho kulaputto bahuṁ puññaṁ pasavati.  
“Mendicants, when three things are present, a faithful gentleman creates much merit.  
Saddhāya, bhikkhave, sammukhībhāvā saddho kulaputto bahuṁ puññaṁ pasavati.  
When faith is present,  
Deyyadhammassa, bhikkhave, sammukhībhāvā saddho kulaputto bahuṁ puññaṁ pasavati.  
when a gift to give is present,  
Dakkhiṇeyyānaṁ, bhikkhave, sammukhībhāvā saddho kulaputto bahuṁ puññaṁ pasavati.  
and when those worthy of a religious donation are present.  
Imesaṁ kho, bhikkhave, tiṇṇaṁ sammukhībhāvā saddho kulaputto bahuṁ puññaṁ pasavatī”ti.  
When these three things are present, a faithful gentleman creates much merit.” 

Sammukhī ṭhānatthavasaṁ,    

ekamantaṁ nisinno kho tikaṇṇo brāhmaṇo bhagavato sammukhā tevijjānaṁ sudaṁ brāhmaṇānaṁ vaṇṇaṁ bhāsati:   Seated to one side, in front of the Buddha, Tikaṇṇa praised the brahmins who were proficient in the three Vedas,  

Seyyathāpi, bho gotama, nekkhaṁ jambonadaṁ dakkhakammāraputtasuparikammakataṁ ukkāmukhe sukusalasampahaṭṭhaṁ paṇḍukambale nikkhittaṁ bhāsate ca tapate ca virocati ca;   or a pendant of Black Plum River gold, fashioned by a deft smith, well-wrought in the forge, and placed on a cream rug where it shines and glows and radiates.  
So yadeva tattha honti tiṇāni vā paṇṇāni vā tāni ekajjhaṁ saṅgharitvā nisīdāmi pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
I gather up some grass or leaves into a pile and sit down cross-legged, setting my body straight, and establishing mindfulness in my presence.  
So yadeva tattha honti tiṇāni vā paṇṇāni vā tāni ekajjhaṁ saṅgharitvā nisīdāmi pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
I gather up some grass or leaves into a pile and sit down cross-legged, setting my body straight, and establishing mindfulness in my presence.  
So yadeva tattha honti tiṇāni vā paṇṇāni vā tāni ekajjhaṁ saṅgharitvā nisīdāmi pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
I gather up some grass or leaves into a pile and sit down cross-legged, setting my body straight, and establishing mindfulness in his presence.  

Evaṁ vutte, sarabho paribbājako tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.   When this was said, Sarabha sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho bhagavā sarabhaṁ paribbājakaṁ tuṇhībhūtaṁ maṅkubhūtaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā te paribbājake etadavoca:  
Knowing this, the Buddha said to the wanderers:  
So vata mayā sādhukaṁ samanuyuñjiyamāno samanugāhiyamāno samanubhāsiyamāno aṭṭhānametaṁ anavakāso yaṁ so tiṇṇaṁ ṭhānānaṁ nāññataraṁ ṭhānaṁ nigaccheyya, aññena vā aññaṁ paṭicarissati, bahiddhā kathaṁ apanāmessati, kopañca dosañca appaccayañca pātukarissati, tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdissati, seyyathāpi sarabho paribbājako.  
When grilled by me, they would, without a doubt, fall into one of these three categories. They’d dodge the issue, distracting the discussion with irrelevant points. They’d display annoyance, hate, and bitterness. Or they’d sit silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say, like Sarabha.  
So vata mayā sādhukaṁ samanuyuñjiyamāno samanugāhiyamāno samanubhāsiyamāno aṭṭhānametaṁ anavakāso yaṁ so tiṇṇaṁ ṭhānānaṁ nāññataraṁ ṭhānaṁ nigaccheyya, aññena vā aññaṁ paṭicarissati, bahiddhā kathaṁ apanāmessati, kopañca dosañca appaccayañca pātukarissati, tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdissati, seyyathāpi sarabho paribbājako.  
When grilled by me, they would, without a doubt, fall into one of these three categories. They’d dodge the issue, distracting the discussion with irrelevant points. They’d display annoyance, hate, and bitterness. Or they’d sit silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say, like Sarabha.  
So vata mayā sādhukaṁ samanuyuñjiyamāno samanugāhiyamāno samanubhāsiyamāno aṭṭhānametaṁ anavakāso yaṁ so tiṇṇaṁ ṭhānānaṁ nāññataraṁ ṭhānaṁ nigaccheyya, aññena vā aññaṁ paṭicarissati, bahiddhā kathaṁ apanāmessati, kopañca dosañca appaccayañca pātukarissati, tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdissati, seyyathāpi sarabho paribbājako”ti.  
When grilled by me, they would, without a doubt, fall into one of these three categories. They’d dodge the issue, distracting the discussion with irrelevant points. They’d display annoyance, hate, and bitterness. Or they’d sit silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say, like Sarabha.”  

“sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:   «Самолично это мной, почтенный, от Благословенного услышано, самолично запомнено: 
“Sir, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
“sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
«Самолично это мной, почтенный, от Благословенного услышано, самолично запомнено: 
 
“sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
«Самолично это мной, почтенный, от Благословенного услышано, самолично запомнено: 
 

Idha, bhikkhave, yassaṁ parisāyaṁ bhikkhū bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti, ayaṁ vuccati, bhikkhave, vaggā parisā.   An assembly where the mendicants argue, quarrel, and dispute, continually wounding each other with barbed words. This is called a divided assembly.  

Seyyathāpi, bhikkhave, suvaṇṇakāro vā suvaṇṇakārantevāsī vā ukkaṁ bandheyya, ukkaṁ bandhitvā ukkāmukhaṁ ālimpeyya, ukkāmukhaṁ ālimpetvā saṇḍāsena jātarūpaṁ gahetvā ukkāmukhe pakkhipeyya, ukkāmukhe pakkhipitvā kālena kālaṁ abhidhamati, kālena kālaṁ udakena paripphoseti, kālena kālaṁ ajjhupekkhati.   It’s like when a goldsmith or a goldsmith’s apprentice prepares a forge, fires the crucible, picks up some native gold with tongs and puts it in the crucible. From time to time they fan it, from time to time they sprinkle water on it, and from time to time they just watch over it.  
bandheyya, ukkaṁ bandhitvā ukkāmukhaṁ ālimpeyya → bandhati … ālimpeti (si, sya-all, taṁṭīkāyaṁ ca) 9M.A:182; 11M:1029 taṁaṭṭhakathāṭīkāsu ca | pakkhipeyya → pakkhipati (…) | ukkāmukhe → bandhati… ālimpeti (si, sya-all, taṁṭīkāyaṁ ca) 9M.A:182; 11M:1029 taṁaṭṭhakathāṭīkāsu ca  

Idha, bhikkhave, ekacco puggalo uddhato hoti unnaḷo capalo mukharo vikiṇṇavāco muṭṭhassati asampajāno asamāhito vibbhantacitto pākatindriyo.   It’s a person who is restless, insolent, fickle, scurrilous, loose-tongued, unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying mind and undisciplined faculties.  
Idha, bhikkhave, ekacco puggalo anuddhato hoti anunnaḷo acapalo amukharo avikiṇṇavāco upaṭṭhitassati sampajāno samāhito ekaggacitto saṁvutindriyo.  
It’s a person who is not restless, insolent, fickle, scurrilous, or loose-tongued. They have established mindfulness, situational awareness and immersion, with unified mind and restrained faculties.  

“Yassaṁ, bhikkhave, disāyaṁ bhikkhū bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti, manasi kātumpi me esā, bhikkhave, disā na phāsu hoti, pageva gantuṁ.   “Mendicants, I’m not even comfortable thinking about a place where mendicants argue—quarreling and disputing, continually wounding each other with barbed words—let alone going there.  
Yassaṁ, bhikkhave, disāyaṁ bhikkhū bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti, manasi kātumpi me esā, bhikkhave, disā na phāsu hoti, pageva gantuṁ.  
 

“mahesakkhassa vatamhi mahānāmassa sakkassa sammukhā samaṇena gotamena yāvatatiyaṁ apasādito.   “The Buddha has rebuked me three times in front of this illustrious Mahānāma.  

Seyyathāpi, bhikkhave, nadīmukhe khippaṁ uḍḍeyya bahūnaṁ macchānaṁ ahitāya dukkhāya anayāya byasanāya;   It’s like a trap set at the mouth of a river, which would bring harm, suffering, calamity, and disaster for many fish.  

So na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti na eḷakamantaraṁ na daṇḍamantaraṁ na musalamantaraṁ na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ na gabbhiniyā na pāyamānāya na purisantaragatāya na saṅkittīsu na yattha sā upaṭṭhito hoti na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī na macchaṁ na maṁsaṁ na suraṁ na merayaṁ, na thusodakaṁ pivati.   They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
kaḷopimukhā → khaḷopimukhā (bj) 

Vicināti mukhena so kaliṁ,   you choose bad luck with your own mouth:  

Idha, bhikkhave, ekacco puggalo kāme ca nappaṭisevati, pāpañca kammaṁ na karoti, sahāpi dukkhena sahāpi domanassena assumukhopi rudamāno paripuṇṇaṁ parisuddhaṁ brahmacariyaṁ carati.   It’s a person who doesn’t take part in sensual pleasures or do bad deeds. They live the full and pure spiritual life in pain and sadness, weeping, with tearful faces.  

Atha kho bhagavā maggā okkamma aññatarasmiṁ rukkhamūle nisīdi pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   The Buddha had left the road and sat at the root of a tree cross-legged, setting his body straight, and establishing mindfulness in his presence.  

‘sammukhībhūto no satthā ahosi, nāsakkhimha bhagavantaṁ sammukhā paṭipucchitun’”ti.   ‘We were in the Teacher’s presence and we weren’t able to ask the Buddha a question.’”  
‘sammukhībhūto no satthā ahosi, nāsakkhimha bhagavantaṁ sammukhā paṭipucchitun’”ti.  
 
‘sammukhībhūto no satthā ahosi, nāsakkhimha bhagavantaṁ sammukhā paṭipucchitun’”ti.  
 

kasāhipi tāḷente, vettehipi tāḷente, addhadaṇḍakehipi tāḷente, hatthampi chindante, pādampi chindante, hatthapādampi chindante, kaṇṇampi chindante, nāsampi chindante, kaṇṇanāsampi chindante, bilaṅgathālikampi karonte, saṅkhamuṇḍikampi karonte, rāhumukhampi karonte, jotimālikampi karonte, hatthapajjotikampi karonte, erakavattikampi karonte, cīrakavāsikampi karonte, eṇeyyakampi karonte, balisamaṁsikampi karonte, kahāpaṇakampi karonte, khārāpatacchikampi karonte, palighaparivattikampi karonte, palālapīṭhakampi karonte, tattenapi telena osiñcante, sunakhehipi khādāpente, jīvantampi sūle uttāsente, asināpi sīsaṁ chindante.   whipping, caning, and clubbing; cutting off hands or feet, or both; cutting off ears or nose, or both; the ‘porridge pot’, the ‘shell-shave’, the ‘Rāhu’s mouth’, the ‘garland of fire’, the ‘burning hand’, the ‘bulrush twist’, the ‘bark dress’, the ‘antelope’, the ‘meat hook’, the ‘coins’, the ‘caustic pickle’, the ‘twisting bar’, the ‘straw mat’; being splashed with hot oil, being fed to the dogs, being impaled alive, and being beheaded.  
rāhumukhampi kareyyuṁ, jotimālikampi kareyyuṁ, hatthapajjotikampi kareyyuṁ, erakavattikampi kareyyuṁ, cīrakavāsikampi kareyyuṁ, eṇeyyakampi kareyyuṁ, balisamaṁsikampi kareyyuṁ, kahāpaṇakampi kareyyuṁ, khārāpatacchikampi kareyyuṁ, palighaparivattikampi kareyyuṁ, palālapīṭhakampi kareyyuṁ, tattenapi telena osiñceyyuṁ, sunakhehipi khādāpeyyuṁ, jīvantampi sūle uttāseyyuṁ, asināpi sīsaṁ chindeyyun’ti.  
 

yampi no saddhā gahapatikā divā vikāle paṇītaṁ khādanīyaṁ vā bhojanīyaṁ vā denti, tatrapime mukhāvaraṇaṁ maññe karontī’ti.   And these faithful householders give us delicious fresh and cooked foods at the wrong time of day. But these guys imagine they can gag our mouths!’  

Ahaṁ veyyākaraṇena sammukhībhūto no satthā yo no dhammānaṁ sukusalo.   I will answer. Our teacher is present, he who is so very skilled in our teachings.  
Ahaṁ veyyākaraṇena sammukhībhūto no satthā yo no dhammānaṁ sukusalo.  
 
Ahaṁ veyyākaraṇena sammukhībhūto no satthā yo no dhammānaṁ sukusalo.  
 
Ahaṁ veyyākaraṇena sammukhībhūto no satthā yo no dhammānaṁ sukusalo”ti.  
I will answer. Our teacher is present, he who is so very skilled in our teachings.” 

Tassā puriso yāni ceva āyamukhāni tāni pidaheyya, yāni ca apāyamukhāni tāni vivareyya, devo ca na sammā dhāraṁ anuppaveccheyya.   And someone was to close off the inlets and open up the drains, and the heavens didn’t provide enough rain.  
Tassā puriso yāni ceva āyamukhāni tāni vivareyya, yāni ca apāyamukhāni tāni pidaheyya, devo ca sammā dhāraṁ anuppaveccheyya.  
And someone was to open up the inlets and close off the drains, and the heavens provided plenty of rain.  

‘sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ—  ‘Reverend, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Idha pana, bhikkhave, bhikkhu evaṁ vadeyya:  
Take another mendicant who says:  
Idha pana, bhikkhave, bhikkhu evaṁ vadeyya → ettako pāṭho dīghanikāye (dn16:4.8.1) na dissati, peyyālamukhena dassito 
‘sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
‘Reverend, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Tassa me saṅghassa sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
I’ve heard and learned this in the presence of that Saṅgha:  
Tassa me saṅghassa sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
I’ve heard and learned this in the presence of that Saṅgha:  
Tesaṁ me therānaṁ sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
I’ve heard and learned this in the presence of those senior mendicants:  
Tesaṁ me therānaṁ sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
I’ve heard and learned this in the presence of those senior mendicants:  
Tassa me therassa sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
I’ve heard and learned this in the presence of that senior mendicant:  
Tassa me therassa sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
I’ve heard and learned this in the presence of that senior mendicant:  

“yāva dhaṁsī vatāyaṁ loṇakāradārako yāva mukharo yāva pagabbo yatra hi nāma taṁ bhagavantaṁ arahantaṁ sammāsambuddhaṁ āsādetabbaṁ maññissati;   “How rude of this salt-maker’s boy! How scurrilous and impudent of him to imagine he could attack the Blessed One, the perfected one, the fully awakened Buddha!  

So na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti, na eḷakamantaraṁ na daṇḍamantaraṁ na musalamantaraṁ na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ na gabbhiniyā na pāyamānāya na purisantaragatāya na saṅkittīsu na yattha sā upaṭṭhito hoti na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī na macchaṁ na maṁsaṁ na suraṁ na merayaṁ na thusodakaṁ pivati.   They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
Yepissa te honti dāsāti vā pessāti vā kammakarāti vā tepi daṇḍatajjitā bhayatajjitā assumukhā rudamānā parikammāni karonti.  
His bondservants, servants, and workers do their jobs under threat of punishment and danger, weeping, with tearful faces.  
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

Yo hi koci, bhikkhave, bhikkhu vā bhikkhunī vā sahāpi dukkhena sahāpi domanassena assumukho rudamāno paripuṇṇaṁ parisuddhaṁ brahmacariyaṁ carati, tassa diṭṭheva dhamme pañca sahadhammikā pāsaṁsā ṭhānā āgacchanti.   Any monk or nun who lives the full and pure spiritual life in pain and sadness, weeping, with tearful face, deserves praise on five legitimate grounds in the present life.  
assumukho → assumukhopi (sya-all, pts1ed) | pāsaṁsā ṭhānā → pāsaṁsaṁ ṭhānaṁ (sya-all) 
Yo hi koci, bhikkhave, bhikkhu vā bhikkhunī vā sahāpi dukkhena sahāpi domanassena assumukho rudamāno paripuṇṇaṁ parisuddhaṁ brahmacariyaṁ carati, tassa diṭṭheva dhamme ime pañca sahadhammikā pāsaṁsā ṭhānā āgacchantī”ti.  
Any monk or nun who lives the full and pure spiritual life in pain and sadness, weeping, with tearful face, deserves praise on these five legitimate grounds in the present life.” 

Seyyathāpi, bhikkhave, daharo kumāro mando uttānaseyyako dhātiyā pamādamanvāya kaṭṭhaṁ vā kaṭhalaṁ vā mukhe āhareyya.   Suppose there was a little baby boy who, because of his nursemaid’s negligence, puts a stick or stone in his mouth.  

Seyyathāpi, bhikkhave, udakarahado gambhīro ubbhidodako. Tassa nevassa puratthimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na pacchimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na uttarāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na dakkhiṇāya disāya udakassa āyamukhaṁ, devo ca kālena kālaṁ sammā dhāraṁ nānuppaveccheyya.   It’s like a deep lake fed by spring water. There’s no inlet to the east, west, north, or south, and the heavens would not properly bestow showers from time to time.  

“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:   “Sir, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
“Sir, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
 
“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
 
“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
 
“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
 

Disvā mukhaṁ avikāraṁ purāṇaṁ.   seeing that their normal expression doesn’t change.  

Evaṁ vutte, rājā pasenadi kosalo dukkhī dummano pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.   When this was said, King Pasenadi was miserable and sad. He sat with his shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho bhagavā rājānaṁ pasenadiṁ kosalaṁ dukkhiṁ dummanaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā rājānaṁ pasenadiṁ kosalaṁ etadavoca:  
Knowing this, the Buddha said to him,  

Disvā mukhaṁ avikāraṁ purāṇaṁ.   seeing that their normal expression doesn’t change.  

Tassā puriso ubhato naṅgalamukhāni vivareyya.   But then a man would open channels on both sides,  
Tassā puriso ubhato naṅgalamukhāni pidaheyya.  
But then a man would close up the channels on both sides,  

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, he sits down cross-legged, sets his body straight, and establishes mindfulness in his presence.  

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, he sits down cross-legged, sets his body straight, and establishes mindfulness in his presence.  

Datvā avajānāti, saṁvāsena avajānāti, ādheyyamukho hoti, lolo hoti, mando momūho hoti.   One gives then scorns, one lives together then scorns, one is gullible for gossip, one is impulsive, and one is dull and stupid.  
ādheyyamukho → ādiyyamūkho (bj); ādeyyamukho (sya-all, km); ādiyamukho (pts1ed) | momūho hoti → mando hoti momūho (bj)  
Kathañca, bhikkhave, puggalo ādheyyamukho hoti?  
And how is a person gullible for gossip?  
Evaṁ kho, bhikkhave, puggalo ādheyyamukho hoti.  
That’s how a person is gullible for gossip.  

“bhagavatopi kho me sammukhā āyasmā udāyī yāvatatiyakaṁ paṭikkosati, na ca me koci bhikkhu anumodati.   “Even in front of the Buddha Venerable Udāyī disagrees with me three times, and not one mendicant agrees with me.  

“Ye te, bhante, puggalā assaddhā jīvikatthā na saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā saṭhā māyāvino ketabino uddhatā unnaḷā capalā mukharā vikiṇṇavācā indriyesu aguttadvārā bhojane amattaññuno jāgariyaṁ ananuyuttā sāmaññe anapekkhavanto sikkhāya na tibbagāravā bāhulikā sāthalikā okkamane pubbaṅgamā paviveke nikkhittadhurā kusītā hīnavīriyā muṭṭhassatino asampajānā asamāhitā vibbhantacittā duppaññā eḷamūgā, te mayā evaṁ vuccamānā na padakkhiṇaṁ gaṇhanti.   “Sir, there are those faithless people who went forth from the lay life to homelessness not out of faith but to earn a livelihood. They’re devious, deceitful, and sneaky. They’re restless, insolent, fickle, scurrilous, and loose-tongued. They do not guard their sense doors or eat in moderation, and they are not dedicated to wakefulness. They don’t care about the ascetic life, and don’t keenly respect the training. They’re indulgent and slack, leaders in backsliding, neglecting seclusion, lazy, and lacking energy. They’re unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying minds, witless and stupid. When I speak to them like this, they don’t respectfully take it up.  
Ye pana te, bhante, kulaputtā saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā asaṭhā amāyāvino aketabino anuddhatā anunnaḷā acapalā amukharā avikiṇṇavācā indriyesu guttadvārā bhojane mattaññuno jāgariyaṁ anuyuttā sāmaññe apekkhavanto sikkhāya tibbagāravā na bāhulikā na sāthalikā okkamane nikkhittadhurā paviveke pubbaṅgamā āraddhavīriyā pahitattā upaṭṭhitassatino sampajānā samāhitā ekaggacittā paññavanto aneḷamūgā, te mayā evaṁ vuccamānā padakkhiṇaṁ gaṇhantī”ti.  
Sir, there are those gentlemen who went forth from the lay life to homelessness out of faith. They’re not devious, deceitful, and sneaky. They’re not restless, insolent, fickle, scurrilous, and loose-tongued. They guard their sense doors and eat in moderation, and they are dedicated to wakefulness. They care about the ascetic life, and keenly respect the training. They’re not indulgent or slack, nor are they leaders in backsliding, neglecting seclusion. They’re energetic and determined. They’re mindful, with situational awareness, immersion, and unified minds; wise, not stupid. When I speak to them like this, they do respectfully take it up.”  
“Ye te, sāriputta, puggalā assaddhā jīvikatthā na saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā saṭhā māyāvino ketabino uddhatā unnaḷā capalā mukharā vikiṇṇavācā indriyesu aguttadvārā bhojane amattaññuno jāgariyaṁ ananuyuttā sāmaññe anapekkhavanto sikkhāya na tibbagāravā bāhulikā sāthalikā okkamane pubbaṅgamā paviveke nikkhittadhurā kusītā hīnavīriyā muṭṭhassatino asampajānā asamāhitā vibbhantacittā duppaññā eḷamūgā, tiṭṭhantu te.  
“Sāriputta, those faithless people who went forth from the lay life to homelessness not out of faith but to earn a livelihood … Leave them be.  
Ye pana te, sāriputta, kulaputtā saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā asaṭhā amāyāvino aketabino anuddhatā anunnaḷā acapalā amukharā avikiṇṇavācā indriyesu guttadvārā bhojane mattaññuno jāgariyaṁ anuyuttā sāmaññe apekkhavanto sikkhāya tibbagāravā na bāhulikā na sāthalikā okkamane nikkhittadhurā paviveke pubbaṅgamā āraddhavīriyā pahitattā upaṭṭhitassatino sampajānā samāhitā ekaggacittā paññavanto aneḷamūgā, te tvaṁ, sāriputta, vadeyyāsi.  
But those gentlemen who went forth from the lay life to homelessness out of faith … You should speak to them.  

Iti kho, ānanda, tāni pañca bhikkhusatāni gavesīpamukhāni uttaruttari paṇītapaṇītaṁ vāyamamānā anuttaraṁ vimuttiṁ sacchākaṁsu.   And so, Ānanda, those five hundred mendicants headed by Gavesī, trying to go higher and higher, better and better, realized the supreme bliss of freedom.  

Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ nappajāneyya na passeyya.   Even a person with clear eyes checking their own reflection wouldn’t truly know it or see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ nappajāneyya na passeyya.  
Even a person with clear eyes checking their own reflection wouldn’t truly know it or see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ nappajāneyya na passeyya.  
Even a person with clear eyes checking their own reflection wouldn’t truly know it or see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ nappajāneyya na passeyya.  
Even a person with clear eyes checking their own reflection wouldn’t truly know it or see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ nappajāneyya na passeyya.  
Even a person with clear eyes checking their own reflection wouldn’t truly know it or see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ pajāneyya passeyya.  
A person with clear eyes checking their own reflection would truly know it and see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ pajāneyya passeyya.  
A person with clear eyes checking their own reflection would truly know it and see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ pajāneyya passeyya.  
A person with clear eyes checking their own reflection would truly know it and see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ pajāneyya passeyya.  
A person with clear eyes checking their own reflection would truly know it and see it.  
Tattha cakkhumā puriso sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno yathābhūtaṁ pajāneyya passeyya.  
A person with clear eyes checking their own reflection would truly know it and see it.  

Atha kho piṅgiyānī brāhmaṇo bhagavato sammukhā sāruppāya gāthāya abhitthavi:   So the brahmin Piṅgīyānī extolled the Buddha in his presence with a fitting verse.  

Acakkhussaṁ, mukhaṁ duggandhaṁ hoti, rasaharaṇiyo na visujjhanti, pittaṁ semhaṁ bhattaṁ pariyonandhati, bhattamassa nacchādeti.   It’s not good for your eyes, you get bad breath, your taste-buds aren’t cleaned, bile and phlegm cover your food, and you lose your appetite.  
Cakkhussaṁ, mukhaṁ na duggandhaṁ hoti, rasaharaṇiyo visujjhanti, pittaṁ semhaṁ bhattaṁ na pariyonandhati, bhattamassa chādeti.  
It’s good for your eyes, you don’t get bad breath, your taste-buds are cleaned, bile and phlegm don’t cover your food, and food agrees with you.  

dāsakammakaraporisā vimukhā kammaṁ karonti;   Bondservants, workers, and staff do their duties neglectfully.  
dāsakammakaraporisā avimukhā kammaṁ karonti;  
Bondservants, workers, and staff do their duties attentively.  

“yasmiṁ, āvuso, samaye manobhāvanīyo bhikkhu pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto pāde pakkhāletvā nisinno hoti pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā, so samayo manobhāvanīyassa bhikkhuno dassanāya upasaṅkamitun”ti.   “Reverends, there’s a time after an esteemed mendicant’s meal when they return from almsround. Having washed their feet they sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence. That is the proper occasion for going to see an esteemed mendicant.”  
Yasmiṁ, āvuso, samaye manobhāvanīyo bhikkhu pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto pāde pakkhāletvā nisinno hoti pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā, cārittakilamathopissa tasmiṁ samaye appaṭippassaddho hoti, bhattakilamathopissa tasmiṁ samaye appaṭippassaddho hoti.  
For at that time the fatigue from walking and from eating has not faded away.  
Yasmiṁ, āvuso, samaye manobhāvanīyo bhikkhu sāyanhasamayaṁ paṭisallānā vuṭṭhito vihārapacchāyāyaṁ nisinno hoti pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā, so samayo manobhāvanīyassa bhikkhuno dassanāya upasaṅkamitun”ti.  
There’s a time late in the afternoon when an esteemed mendicant comes out of retreat. They sit cross-legged in the shade of their porch , set their body straight, and establish mindfulness in their presence. That is the proper occasion for going to see an esteemed mendicant.”  
Yasmiṁ, āvuso, samaye manobhāvanīyo bhikkhu sāyanhasamayaṁ paṭisallānā vuṭṭhito vihārapacchāyāyaṁ nisinno hoti pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā, yadevassa divā samādhinimittaṁ manasikataṁ hoti tadevassa tasmiṁ samaye samudācarati.  
For at that time they are still practicing the same meditation subject as a basis of immersion that they focused on during the day.  
Yasmiṁ, āvuso, samaye manobhāvanīyo bhikkhu rattiyā paccūsasamayaṁ paccuṭṭhāya nisinno hoti pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā, so samayo manobhāvanīyassa bhikkhuno dassanāya upasaṅkamitun”ti.  
There’s a time when an esteemed mendicant has risen at the crack of dawn. They sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence. That is the proper occasion for going to see an esteemed mendicant.”  
Yasmiṁ, āvuso, samaye manobhāvanīyo bhikkhu rattiyā paccūsasamayaṁ paccuṭṭhāya nisinno hoti pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā, ojaṭṭhāyissa tasmiṁ samaye kāyo hoti phāsussa hoti buddhānaṁ sāsanaṁ manasi kātuṁ.  
For at that time their body is full of vitality and they find it easy to focus on the instructions of the Buddhas.”  
“sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
“Reverends, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
Reverends, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  

Tena kho pana samayena veḷukaṇḍakī nandamātā upāsikā sāriputtamoggallānappamukhe bhikkhusaṅghe chaḷaṅgasamannāgataṁ dakkhiṇaṁ patiṭṭhāpeti.   Now at that time Veḷukaṇṭakī, Nanda’s mother, was preparing a religious donation with six factors for the mendicant Saṅgha headed by Sāriputta and Moggallāna.  
Addasā kho bhagavā dibbena cakkhunā visuddhena atikkantamānusakena veḷukaṇḍakiṁ nandamātaraṁ upāsikaṁ sāriputtamoggallānappamukhe bhikkhusaṅghe chaḷaṅgasamannāgataṁ dakkhiṇaṁ patiṭṭhāpentiṁ.  
The Buddha saw her doing this, with his clairvoyance that is purified and superhuman,  
“esā, bhikkhave, veḷukaṇḍakī nandamātā upāsikā sāriputtamoggallānappamukhe bhikkhusaṅghe chaḷaṅgasamannāgataṁ dakkhiṇaṁ patiṭṭhāpeti.  
“This Veḷukaṇṭakī, Nanda’s mother, is preparing a religious donation with six factors for the mendicant Saṅgha headed by Sāriputta and Moggallāna.  

‘ime pana dhammayogamhā, dhammayogamhāti uddhatā unnaḷā capalā mukharā vikiṇṇavācā muṭṭhassatī asampajānā asamāhitā vibbhantacittā pākatindriyā.   ‘They say, “We practice discernment of principles! We practice discernment of principles!” But they’re restless, insolent, fickle, scurrilous, loose-tongued, unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying minds and undisciplined faculties.  

Atha kho, brāhmaṇa dhammika, suppatiṭṭhe nigrodharāje adhivatthā devatā dukkhī dummanā assumukhī rudamānā ekamantaṁ aṭṭhāsi.   Then the deity haunting the tree stood to one side, miserable and sad, weeping, with a tearful face.  
‘kiṁ nu tvaṁ, devate, dukkhī dummanā assumukhī rudamānā ekamantaṁ ṭhitā’ti?  
‘Why, god, are you standing to one side, miserable and sad, weeping, with a tearful face?’  

Atha kho bhagavā āyasmato soṇassa cetasā cetoparivitakkamaññāya—seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evamevaṁ kho—gijjhakūṭe pabbate antarahito sītavane āyasmato soṇassa sammukhe pāturahosi.   Then the Buddha knew what Venerable Soṇa was thinking. As easily as a strong person would extend or contract their arm, he vanished from the Vulture’s Peak and reappeared in the Cool Grove in front of Soṇa,  

Āraññiko cepi, gahapati, bhikkhu hoti uddhato unnaḷo capalo mukharo vikiṇṇavāco muṭṭhassati asampajāno asamāhito vibbhantacitto pākatindriyo.   If a mendicant living in the wilderness is restless, insolent, fickle, scurrilous, loose-tongued, unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying mind and undisciplined faculties,  
Āraññiko cepi, gahapati, bhikkhu hoti anuddhato anunnaḷo acapalo amukharo avikiṇṇavāco upaṭṭhitassati sampajāno samāhito ekaggacitto saṁvutindriyo.  
If a mendicant living in the wilderness is not restless, insolent, fickle, scurrilous, or loose-tongued, but has established mindfulness, situational awareness and immersion, with unified mind and restrained faculties,  
Gahapaticīvaradharo cepi, gahapati, bhikkhu hoti uddhato unnaḷo capalo mukharo vikiṇṇavāco muṭṭhassati asampajāno asamāhito vibbhantacitto pākatindriyo.  
If a mendicant who wears robes offered by householders is restless, insolent, fickle, scurrilous, loose-tongued, unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying mind and undisciplined faculties,  
Gahapaticīvaradharo cepi, gahapati, bhikkhu hoti anuddhato anunnaḷo acapalo amukharo avikiṇṇavāco upaṭṭhitassati sampajāno samāhito ekaggacitto saṁvutindriyo.  
If a mendicant who wears robes offered by householders is not restless, insolent, fickle, scurrilous, or loose-tongued, but has established mindfulness, situational awareness and immersion, with unified mind and restrained faculties,  

‘imassa kho puggalassa kusalā dhammā antarahitā, akusalā dhammā sammukhībhūtā.   ‘The skillful qualities of this person have vanished, but the unskillful qualities are still present.  
‘imassa kho puggalassa kusalā dhammā antarahitā, akusalā dhammā sammukhībhūtā.  
 
‘imassa kho puggalassa akusalā dhammā antarahitā, kusalā dhammā sammukhībhūtā.  
‘The unskillful qualities of this person have vanished, but the skillful qualities are still present.  
‘imassa kho puggalassa akusalā dhammā antarahitā, kusalā dhammā sammukhībhūtā.  
 
‘imassa kho puggalassa kusalā dhammā antarahitā, akusalā dhammā sammukhībhūtā.  
‘The skillful qualities of this person have vanished, but the unskillful qualities are still present.  
‘imassa kho puggalassa kusalā dhammā antarahitā, akusalā dhammā sammukhībhūtā.  
 
‘imassa kho puggalassa akusalā dhammā antarahitā, kusalā dhammā sammukhībhūtā.  
‘The unskillful qualities of this person have vanished, but the skillful qualities are still present.  
‘imassa kho puggalassa akusalā dhammā antarahitā, kusalā dhammā sammukhībhūtā.  
 

“cirassutā no, bhante, bhagavato sammukhā dhammīkathā.   “Sir, it’s been a long time since we’ve heard a Dhamma talk from the Buddha.  
Sādhu mayaṁ, bhante, labheyyāma bhagavato sammukhā dhammiṁ kathaṁ savanāyā”ti.  
It would be good if we got to hear a Dhamma talk from the Buddha.”  
bhagavato sammukhā dhammiṁ kathaṁ → bhagavato santikā dhammiṁ kathaṁ (bj); bhagavato dhammiṁ kathaṁ (sya-all); bhagavato sammukhā dhammikathaṁ (pts1ed)  
appeva nāma labheyyātha bhagavato sammukhā dhammiṁ kathaṁ savanāyā”ti.  
Hopefully you’ll get to hear a Dhamma talk from the Buddha.”  
bhagavato sammukhā → bhagavato santike (sya-all)  

“Ko paneso, bhadramukhā”ti?   “But who might you be, dearest?”  
“Sādhu, bhadramukha, tena hi yo me ayaṁ dhammapariyāyo bhaṇito idaṁ te hotu ātitheyyan”ti.  
“Good, dearest! Then may my recital of the teaching be my offering to you as my guest.”  
Sveva sāriputtamoggallānappamukho bhikkhusaṅgho akatapātarāso veḷukaṇḍakaṁ āgamissati, tañca bhikkhusaṅghaṁ parivisitvā mama dakkhiṇaṁ ādiseyyāsi.  
Tomorrow, the mendicant Saṅgha headed by Sāriputta and Moggallāna will arrive at Veḷukaṇṭa before breakfast. When you’ve served the Saṅgha, please dedicate the religious donation to me.  
Atha kho sāriputtamoggallānappamukho bhikkhusaṅgho akatapātarāso yena veḷukaṇḍako tadavasari.  
Then the Saṅgha of mendicants headed by Sāriputta and Moggallāna arrived at Veḷukaṇṭa.  
Atha kho sāriputtamoggallānappamukho bhikkhusaṅgho pubbaṇhasamayaṁ nivāsetvā pattacīvaramādāya yena nandamātāya upāsikāya nivesanaṁ tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā paññatte āsane nisīdi.  
And then the Saṅgha of mendicants headed by Sāriputta and Moggallāna robed up in the morning and, taking their bowls and robes, went to the home of Nanda’s Mother, where they sat on the seats spread out.  
Atha kho nandamātā upāsikā sāriputtamoggallānappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.  
Then Nanda’s Mother served and satisfied them with her own hands with delicious fresh and cooked foods.  
‘Ko paneso, bhadramukhā’ti?  
I asked: ‘But who might you be, dearest?’  
‘Sādhu, bhadramukha, tena hi yo me ayaṁ dhammapariyāyo bhaṇito idaṁ te hotu ātitheyyan’ti.  
‘Good, dearest! Then may my recital of the teaching be my offering to you as my guest.’  
Sveva sāriputtamoggallānappamukho bhikkhusaṅgho akatapātarāso veḷukaṇḍakaṁ āgamissati, tañca bhikkhusaṅghaṁ parivisitvā mama dakkhiṇaṁ ādiseyyāsi.  
Tomorrow, the mendicant Saṅgha headed by Sāriputta and Moggallāna will arrive at Veḷukaṇṭa before breakfast. When you’ve served the Saṅgha, please dedicate the religious donation to me.  
Yatra hi nāma vessavaṇena mahārājena evaṁmahiddhikena evaṁmahesakkhena devaputtena sammukhā sallapissasī”ti.  
that you converse face to face with a mighty and illustrious god like the great king Vessavaṇa.”  

seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evamevaṁ—bhaggesu susumāragire bhesakaḷāvane migadāye antarahito magadhesu kallavāḷaputtagāme āyasmato mahāmoggallānassa sammukhe pāturahosi.   Then, as easily as a strong person would extend or contract their arm, he vanished from the deer park at Bhesakaḷā’s Wood in the land of the Bhaggas and reappeared in front of Mahāmoggallāna near Kallavāḷamutta Village in the land of the Magadhans.  

‘aho vata me kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjeyyun’ti,   ‘If only my chicks could break out of the eggshell with their claws and beak and hatch safely!’  
atha kho abhabbāva te kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjituṁ.  
Still they can’t break out and hatch safely.  
‘aho vata me kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjeyyun’ti,  
‘If only my chicks could break out of the eggshell with their claws and beak and hatch safely!’  
atha kho bhabbāva te kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjituṁ.  
Still they can break out and hatch safely.  

katamaṁ nu kho varaṁ—yaṁ balavā puriso tattena ayosaṅkunā mukhaṁ vivaritvā tattaṁ lohaguḷaṁ ādittaṁ sampajjalitaṁ sajotibhūtaṁ mukhe pakkhipeyya—taṁ tassa oṭṭhampi daheyya mukhampi daheyya jivhampi daheyya kaṇṭhampi daheyya urampi daheyya antampi antaguṇampi ādāya adhobhāgā nikkhameyya, yaṁ vā khattiyamahāsālānaṁ vā brāhmaṇamahāsālānaṁ vā gahapatimahāsālānaṁ vā saddhādeyyaṁ piṇḍapātaṁ paribhuñjeyyā”ti?   Which is better—to have a strong man force your mouth open with a hot iron spike and shove in a red-hot copper ball, burning, blazing, and glowing, that burns your lips, mouth, tongue, throat, and stomach before coming out below dragging your entrails? Or to enjoy almsfood given in faith by well-to-do aristocrats or brahmins or householders?”  
“Etadeva, bhante, varaṁ—yaṁ khattiyamahāsālānaṁ vā brāhmaṇamahāsālānaṁ vā gahapatimahāsālānaṁ vā saddhādeyyaṁ piṇḍapātaṁ paribhuñjeyya, dukkhañhetaṁ, bhante, yaṁ balavā puriso tattena ayosaṅkunā mukhaṁ vivaritvā tattaṁ lohaguḷaṁ ādittaṁ sampajjalitaṁ sajotibhūtaṁ mukhe pakkhipeyya—taṁ tassa oṭṭhampi daheyya mukhampi daheyya jivhampi daheyya kaṇṭhampi daheyya urampi daheyya antampi antaguṇampi ādāya adhobhāgaṁ nikkhameyyā”ti.  
“Sir, it would be much better to enjoy almsfood given in faith by well-to-do aristocrats or brahmins or householders. For it would be painful to have a strong man force your mouth open with a hot iron spike and shove in a red-hot copper ball, burning, blazing, and glowing, that burns your lips, mouth, tongue, throat, and stomach before coming out below dragging your entrails.”  
“Ārocayāmi vo, bhikkhave, paṭivedayāmi vo, bhikkhave, yathā etadeva tassa varaṁ dussīlassa …pe… kasambujātassa yaṁ balavā puriso tattena ayosaṅkunā mukhaṁ vivaritvā tattaṁ lohaguḷaṁ ādittaṁ sampajjalitaṁ sajotibhūtaṁ mukhe pakkhipeyya—taṁ tassa oṭṭhampi daheyya mukhampi daheyya jivhampi daheyya kaṇṭhampi daheyya urampi daheyya antampi antaguṇampi ādāya adhobhāgaṁ nikkhameyya.  
“I declare this to you, mendicants, I announce this to you! It would be better for that unethical man to have a strong man force his mouth open with a hot iron spike and shove in a red-hot copper ball, burning, blazing, and glowing, that burns his lips, mouth, tongue, throat, and stomach before coming out below with his entrails.  
Imasmiñca pana veyyākaraṇasmiṁ bhaññamāne saṭṭhimattānaṁ bhikkhūnaṁ uṇhaṁ lohitaṁ mukhato uggañchi.  
And while this discourse was being spoken, sixty monks spewed hot blood from their mouths.  

Sammukhāvinayo dātabbo, sativinayo dātabbo, amūḷhavinayo dātabbo, paṭiññātakaraṇaṁ dātabbaṁ, yebhuyyasikā dātabbā, tassapāpiyasikā dātabbā, tiṇavatthārako dātabbo.   Resolution face-to-face to be applied. Resolution through recollection to be granted. Resolution because of past insanity to be granted. Acting according to what has been admitted. Majority decision. Further penalty. Covering over as if with grass.  

Atha kho sakko devānamindo seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evamevaṁ devesu tāvatiṁsesu antarahito mahisavatthusmiṁ saṅkheyyake pabbate vaṭajālikāyaṁ āyasmato uttarassa sammukhe pāturahosi.   Then, as easily as a strong person would extend or contract their arm, Sakka vanished from the gods of the thirty-three and reappeared on Saṅkheyyaka Mountain in front of Venerable Uttara.  

Yo nu kho tesaṁ kukkuṭacchāpakānaṁ paṭhamataraṁ pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjeyya, kinti svāssa vacanīyo: ‘jeṭṭho vā kaniṭṭho vā’”ti?   Now, the chick that is first to break out of the eggshell with its claws and beak and hatch safely: should that be called the eldest or the youngest?”  

Atha kho sīho senāpati buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.   Then Sīha served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  

Puna caparaṁ, bhikkhave, idhekacco assakhaḷuṅko ‘pehī’ti vutto, viddho samāno codito sārathinā anādiyitvā sārathiṁ anādiyitvā patodalaṭṭhiṁ dantehi mukhādhānaṁ vidhaṁsitvā yena kāmaṁ pakkamati.   Furthermore, when the trainer says ‘giddyup!’ and spurs and goads them on, some wild colts ignore the trainer and the goad, spit out the bit, and go wherever they want.  
patodalaṭṭhiṁ → patodaṁ (bj, pts1ed); paṭodayaṭṭhiṁ (sya-all, km) | mukhādhānaṁ → mukhāṭhānaṁ (mr)  
Seyyathāpi so, bhikkhave, assakhaḷuṅko ‘pehī’ti vutto, viddho samāno codito sārathinā anādiyitvā sārathiṁ anādiyitvā patodalaṭṭhiṁ dantehi mukhādhānaṁ vidhaṁsitvā yena kāmaṁ pakkamati;  
I say that this person is comparable to the wild colts who, when the trainer says ‘giddyup!’ and spurs and goads them on, ignore the trainer and the goad, spit out the bit, and go wherever they want.  

Tatiyampi kho āyasmā ānando abhikkantāya rattiyā, nikkhante pacchime yāme, uddhaste aruṇe, nandimukhiyā rattiyā uṭṭhāyāsanā ekaṁsaṁ uttarāsaṅgaṁ karitvā yena bhagavā tenañjaliṁ paṇāmetvā bhagavantaṁ etadavoca:   For a third time, as the night was getting late, in the last watch of the night, as dawn stirred, bringing joy to the night, Ānanda got up from his seat, arranged his robe over one shoulder, raised his joined palms toward the Buddha and said,  
“abhikkantā, bhante, ratti, nikkhanto pacchimo yāmo, uddhastaṁ aruṇaṁ, nandimukhī ratti;  
“Sir, the night is getting late. It is the last watch of the night and dawn stirs, bringing joy to the night.  

Tayidaṁ sammukhībhūtaṁ,   If you find yourself in their presence,  

Atha kho bhagavā āyasmato anuruddhassa cetasā cetoparivitakkamaññāya—seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evamevaṁ—bhaggesu susumāragire bhesakaḷāvane migadāye antarahito cetīsu pācīnavaṁsadāye āyasmato anuruddhassa sammukhe pāturahosi.   Then the Buddha knew what Anuruddha was thinking. As easily as a strong person would extend or contract their arm, he vanished from the deer park at Bhesakaḷā’s Wood in the land of the Bhaggas and reappeared in front of Anuruddha in the Eastern Bamboo Park in the land of the Cetīs,  

Atha kho mahāpajāpatī gotamī “na bhagavā anujānāti mātugāmassa tathāgatappavedite dhammavinaye agārasmā anagāriyaṁ pabbajjan”ti dukkhī dummanā assumukhī rudamānā bhagavantaṁ abhivādetvā padakkhiṇaṁ katvā pakkāmi.   Then Mahāpajāpati Gotamī thought, “The Buddha does not permit females to go forth.” Miserable and sad, weeping, with a tearful face, she bowed, and respectfully circled the Buddha, keeping him on her right, before leaving.  
Atha kho mahāpajāpatī gotamī sūnehi pādehi rajokiṇṇena gattena dukkhī dummanā assumukhī rudamānā bahidvārakoṭṭhake aṭṭhāsi.  
Then Mahāpajāpati Gotamī stood crying outside the gate, her feet swollen, her limbs covered with dust, miserable and sad, with tearful face.  
Addasā kho āyasmā ānando mahāpajāpatiṁ gotamiṁ sūnehi pādehi rajokiṇṇena gattena dukkhiṁ dummanaṁ assumukhiṁ rudamānaṁ bahidvārakoṭṭhake ṭhitaṁ.  
Venerable Ānanda saw her standing there,  
“kiṁ nu tvaṁ, gotami, sūnehi pādehi rajokiṇṇena gattena dukkhī dummanā assumukhī rudamānā bahidvārakoṭṭhake ṭhitā”ti?  
“Gotamī, why do you stand crying outside the gate, your feet swollen, your limbs covered with dust, miserable and sad, with tearful face?”  
“esā, bhante, mahāpajāpatī gotamī sūnehi pādehi rajokiṇṇena gattena dukkhī dummanā assumukhī rudamānā bahidvārakoṭṭhake ṭhitā:  
“Sir, Mahāpajāpati Gotamī is standing crying outside the gate, her feet swollen, her limbs covered with dust, miserable and sad, with tearful face.  

Evaṁ samuppannānaṁ, byagghapajja, bhogānaṁ cattāri apāyamukhāni honti—  There are four drains on wealth that has been gathered in this way.  
Seyyathāpi, byagghapajja, mahato taḷākassa cattāri ceva āyamukhāni, cattāri ca apāyamukhāni.  
Suppose there was a large reservoir with four inlets and four drains.  
Tassa puriso yāni ceva āyamukhāni tāni pidaheyya, yāni ca apāyamukhāni tāni vivareyya;  
And someone was to open up the drains and close off the inlets,  
evamevaṁ, byagghapajja, evaṁ samuppannānaṁ bhogānaṁ cattāri apāyamukhāni honti— 
In the same way, there are four drains on wealth that has been gathered in this way.  
Evaṁ samuppannānaṁ, byagghapajja, bhogānaṁ cattāri āyamukhāni honti— 
There are four inlets for wealth that has been gathered in this way.  
Seyyathāpi, byagghapajja, mahato taḷākassa cattāri ceva āyamukhāni, cattāri ca apāyamukhāni.  
Suppose there was a large reservoir with four inlets and four drains.  
Tassa puriso yāni ceva āyamukhāni tāni vivareyya, yāni ca apāyamukhāni tāni pidaheyya;  
And someone was to open up the inlets and close off the drains,  
evamevaṁ kho, byagghapajja, evaṁ samuppannānaṁ bhogānaṁ cattāri āyamukhāni honti— 
In the same way, there are four inlets for wealth that has been gathered in this way.  

Evaṁ samuppannānaṁ, brāhmaṇa, bhogānaṁ cattāri apāyamukhāni honti—  There are four drains on wealth that has been gathered in this way.  
Seyyathāpi, brāhmaṇa, mahato taḷākassa cattāri ceva āyamukhāni, cattāri ca apāyamukhāni. Tassa puriso yāni ceva āyamukhāni tāni pidaheyya, yāni ca apāyamukhāni tāni vivareyya; devo ca na sammā dhāraṁ anuppaveccheyya. Evañhi tassa, brāhmaṇa, mahato taḷākassa parihāniyeva pāṭikaṅkhā, no vuddhi;  
Suppose there was a large reservoir with four inlets and four drains. And someone was to open up the drains and close off the inlets, and the heavens don’t provide enough rain. You’d expect that large reservoir to dwindle, not expand.  
evamevaṁ kho, brāhmaṇa, evaṁ samuppannānaṁ bhogānaṁ cattāri apāyamukhāni honti— 
In the same way, there are four drains on wealth that has been gathered in this way.  
Evaṁ samuppannānaṁ, brāhmaṇa, bhogānaṁ cattāri āyamukhāni honti— 
There are four inlets for wealth that has been gathered in this way.  
Seyyathāpi, brāhmaṇa, mahato taḷākassa cattāri ceva āyamukhāni cattāri ca apāyamukhāni. Tassa puriso yāni ceva āyamukhāni tāni vivareyya, yāni ca apāyamukhāni tāni pidaheyya; devo ca sammā dhāraṁ anuppaveccheyya. Evañhi tassa, brāhmaṇa, mahato taḷākassa vuddhiyeva pāṭikaṅkhā, no parihāni;  
Suppose there was a large reservoir with four inlets and four drains. And someone was to open up the inlets and close off the drains, and the heavens provide plenty of rain. You’d expect that large reservoir to expand, not dwindle.  
evamevaṁ kho, brāhmaṇa, evaṁ samuppannānaṁ bhogānaṁ cattāri āyamukhāni honti— 
In the same way, there are four inlets for wealth that has been gathered in this way.  

‘kiṁmūlakā, āvuso, sabbe dhammā, kiṁsambhavā sabbe dhammā, kiṁsamudayā sabbe dhammā, kiṁsamosaraṇā sabbe dhammā, kiṁpamukhā sabbe dhammā, kiṁadhipateyyā sabbe dhammā, kiṁuttarā sabbe dhammā, kiṁsārā sabbe dhammā’ti, evaṁ puṭṭhā tumhe, bhikkhave, tesaṁ aññatitthiyānaṁ paribbājakānaṁ kinti byākareyyāthā”ti?   ‘Reverends, all things have what as their root? What produces them? What is their origin? What is their meeting place? What is their chief? What is their ruler? What is their overseer? What is their core?’ How would you answer them?”  
‘kiṁmūlakā, āvuso, sabbe dhammā, kiṁsambhavā sabbe dhammā, kiṁsamudayā sabbe dhammā, kiṁsamosaraṇā sabbe dhammā, kiṁpamukhā sabbe dhammā, kiṁadhipateyyā sabbe dhammā, kiṁuttarā sabbe dhammā, kiṁsārā sabbe dhammā’ti,  
‘Reverends, all things have what as their root? What produces them? What is their origin? What is their meeting place? What is their chief? What is their ruler? What is their overseer? What is their core?’  
‘chandamūlakā, āvuso, sabbe dhammā, manasikārasambhavā sabbe dhammā, phassasamudayā sabbe dhammā, vedanāsamosaraṇā sabbe dhammā, samādhippamukhā sabbe dhammā, satādhipateyyā sabbe dhammā, paññuttarā sabbe dhammā, vimuttisārā sabbe dhammā’ti,  
‘Reverends, all things are rooted in desire. They are produced by application of mind. Contact is their origin. Feeling is their meeting place. Immersion is their chief. Mindfulness is their ruler. Wisdom is their overseer. Freedom is their core.’  

Tatra me, bhante, bhagavato sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:   There I heard and learned this in the presence of the Buddha:  

Tatra me, bhante, bhagavato sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:   There I heard and learned this in the presence of the Buddha:  

Idānāyasmā sāriputto bhagavato sammukhā sīhanādaṁ nadissatī”ti.   Now Venerable Sāriputta will roar his lion’s roar in the presence of the Buddha!”  

“Te pana, samiddhi, kiṁpamukhā”ti?   “What is their chief?”  
“Samādhippamukhā, bhante”ti.  
“Immersion is their chief.”  
‘Te pana, samiddhi, kiṁpamukhā’ti, iti puṭṭho samāno ‘samādhippamukhā, bhante’ti vadesi.  
 

Tassassu gaṇḍassa nava vaṇamukhāni nava abhedanamukhāni.   And that boil had nine orifices that were continually open wounds.  
Tassassu gaṇḍassa nava vaṇamukhāni nava abhedanamukhāni.  
And that boil has nine orifices that are continually open wounds.  

yo ca buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ bhojeyya …pe…   It would be more fruitful to feed the mendicant Saṅgha headed by the Buddha than to feed one Realized One, a perfected one, a fully awakened Buddha.  
yo ca buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ bhojeyya, yo ca cātuddisaṁ saṅghaṁ uddissa vihāraṁ kārāpeyya …  
 

Parājitā ca, bhikkhave, devā apayiṁsuyeva uttarenābhimukhā, abhiyiṁsu asurā.   Defeated, the gods fled north with the titans in pursuit.  
devā → devā bhītā (pts1ed) | apayiṁsuyeva → apayaṁsveva (bj); apassiṁsveva (sya-all); apayiṁsveva (pts1ed) | uttarenābhimukhā → uttarena mukhā (bj); uttarābhimukhā (sya-all) | abhiyiṁsu → abhiyaṁsu (bj); abhibhayiṁsu (sya-all)  
Parājitā ca, bhikkhave, devā apayiṁsuyeva uttarenābhimukhā, abhiyiṁsu asurā.  
Defeated, the gods fled north with the titans in pursuit.  
Parājitā ca, bhikkhave, asurā apayiṁsuyeva dakkhiṇenābhimukhā, abhiyiṁsu devā.  
Defeated, the titans fled south with the gods in pursuit.  
Parājitā ca, bhikkhave, asurā apayiṁsuyeva dakkhiṇenābhimukhā, abhiyiṁsu devā.  
Defeated, the titans fled south with the gods in pursuit.  

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, they sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

“Na kho panetaṁ, āvuso, bhagavato sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ, napi manobhāvanīyānaṁ bhikkhūnaṁ sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ;   “Good people, I haven’t heard and learned this in the presence of the Buddha or from esteemed mendicants.  

Atha kho rājā pasenadi kosalo vihāraṁ pavisitvā bhagavato pādesu sirasā nipatitvā bhagavato pādāni mukhena ca paricumbati pāṇīhi ca parisambāhati nāmañca sāveti:   Then King Pasenadi entered the Buddha’s dwelling. He bowed with his head at the Buddha’s feet, caressing them and covering them with kisses, and pronounced his name:  

Tena kho pana samayena sambahulā bhikkhū pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkantā upaṭṭhānasālāyaṁ sannisinnā sannipatitā bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti.   Now at that time, after the meal, on return from almsround, several mendicants sat together in the assembly hall. They were arguing, quarreling, and disputing, wounding each other with barbed words.  
“Idha mayaṁ, bhante, pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkantā upaṭṭhānasālāyaṁ sannisinnā sannipatitā bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharāmā”ti.  
“Sir, after the meal, on return from almsround, we sat together in the assembly hall, arguing, quarreling, and disputing, wounding each other with barbed words.”  
“Na kho panetaṁ, bhikkhave, tumhākaṁ patirūpaṁ kulaputtānaṁ saddhāya agārasmā anagāriyaṁ pabbajitānaṁ, yaṁ tumhe bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā vihareyyātha.  
“Mendicants, this is not appropriate for you gentlemen who have gone forth out of faith from the lay life to homelessness.  

Seyyathāpi, bhikkhave, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanakajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udakapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sace tattha passati rajaṁ vā aṅgaṇaṁ vā, tasseva rajassa vā aṅgaṇassa vā pahānāya vāyamati.   Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they see any dirt or blemish there, they’d try to remove it.  

Seyyathāpi, āvuso, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanakajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sace tattha passati rajaṁ vā aṅgaṇaṁ vā, tasseva rajassa vā aṅgaṇassa vā pahānāya vāyamati.   Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they see any dirt or blemish there, they’d try to remove it.  

Seyyathāpi, bhikkhave, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanakajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sace tattha passati rajaṁ vā aṅgaṇaṁ vā, tasseva rajassa vā aṅgaṇassa vā pahānāya vāyamati.   Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they see any dirt or blemish there, they’d try to remove it.  

Seyyathāpi, bhikkhave, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanakajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sace tattha passati rajaṁ vā aṅgaṇaṁ vā, tasseva rajassa vā aṅgaṇassa vā pahānāya vāyamati.   Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they see any dirt or blemish there, they’d try to remove it.  

Seyyathāpi, āvuso, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanakajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sace tattha passati rajaṁ vā aṅgaṇaṁ vā, tasseva rajassa vā aṅgaṇassa vā pahānāya vāyamati.   Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they see any dirt or blemish there, they’d try to remove it.  

‘kiṁmūlakā, āvuso, sabbe dhammā, kiṁsambhavā sabbe dhammā, kiṁsamudayā sabbe dhammā, kiṁsamosaraṇā sabbe dhammā, kiṁpamukhā sabbe dhammā, kiṁadhipateyyā sabbe dhammā, kiṁuttarā sabbe dhammā, kiṁsārā sabbe dhammā, kiṁogadhā sabbe dhammā, kiṁpariyosānā sabbe dhammā’ti, evaṁ puṭṭhā tumhe, bhikkhave, tesaṁ aññatitthiyānaṁ paribbājakānaṁ kinti byākareyyāthā”ti?   ‘Reverends, all things have what as their root? What produces them? What is their origin? What is their meeting place? What is their chief? What is their ruler? What is their overseer? What is their core? What is their culmination? What is their final end?’ How would you answer them?”  
‘kiṁmūlakā, āvuso, sabbe dhammā, kiṁsambhavā sabbe dhammā, kiṁsamudayā sabbe dhammā, kiṁsamosaraṇā sabbe dhammā, kiṁpamukhā sabbe dhammā, kiṁ adhipateyyā sabbe dhammā, kiṁuttarā sabbe dhammā, kiṁsārā sabbe dhammā, kiṁogadhā sabbe dhammā, kiṁpariyosānā sabbe dhammā’ti,  
‘Reverends, all things have what as their root? What produces them? What is their origin? What is their meeting place? What is their chief? What is their ruler? What is their overseer? What is their core? What is their culmination? What is their final end?’  
‘chandamūlakā, āvuso, sabbe dhammā, manasikārasambhavā sabbe dhammā, phassasamudayā sabbe dhammā, vedanāsamosaraṇā sabbe dhammā, samādhippamukhā sabbe dhammā, satādhipateyyā sabbe dhammā, paññuttarā sabbe dhammā, vimuttisārā sabbe dhammā, amatogadhā sabbe dhammā, nibbānapariyosānā sabbe dhammā’ti.  
‘Reverends, all things are rooted in desire. They are produced by application of mind. Contact is their origin. Feeling is their meeting place. Immersion is their chief. Mindfulness is their ruler. Wisdom is their overseer. Freedom is their core. They culminate in freedom from death. And extinguishment is their final end.’  

cakkhurogo sotarogo ghānarogo jivhārogo kāyarogo sīsarogo kaṇṇarogo mukharogo dantarogo oṭṭharogo kāso sāso pināso ḍāho jaro kucchirogo mucchā pakkhandikā sūlā visūcikā kuṭṭhaṁ gaṇḍo kilāso soso apamāro daddu kaṇḍu kacchu nakhasā vitacchikā lohitaṁ pittaṁ madhumeho aṁsā piḷakā bhagandalā pittasamuṭṭhānā ābādhā semhasamuṭṭhānā ābādhā vātasamuṭṭhānā ābādhā sannipātikā ābādhā utupariṇāmajā ābādhā visamaparihārajā ābādhā opakkamikā ābādhā kammavipākajā ābādhā sītaṁ uṇhaṁ jighacchā pipāsā uccāro passāvo’ti.   Diseases of the eye, inner ear, nose, tongue, body, head, outer ear, mouth, teeth, and lips. Cough, asthma, catarrh, inflammation, fever, stomach ache, fainting, dysentery, gastric pain, cholera, leprosy, boils, eczema, tuberculosis, epilepsy, herpes, itch, scabs, smallpox, scabies, hemorrhage, diabetes, piles, pimples, and ulcers. Afflictions stemming from disorders of bile, phlegm, wind, or their conjunction. Afflictions caused by change in weather, by not taking care of yourself, by overexertion, or as the result of past deeds. Cold, heat, hunger, thirst, defecation, and urination.’  
Idhānanda, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
It’s when a mendicant has gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence.  

kuṭhārī jāyate mukhe;   with an axe in their mouth.  
Vicināti mukhena so kaliṁ,  
you choose bad luck with your own mouth:  
kuṭhārī jāyate mukhe;  
with an axe in their mouth.  
Vicināti mukhena so kaliṁ,  
you choose bad luck with your own mouth:  

Evaṁ vutte te paribbājakā tuṇhībhūtā maṅkubhūtā pattakkhandhā adhomukhā pajjhāyantā appaṭibhānā nisīdiṁsu.   When this was said, those wanderers sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho anāthapiṇḍiko gahapati te paribbājake tuṇhībhūte maṅkubhūte pattakkhandhe adhomukhe pajjhāyante appaṭibhāne viditvā uṭṭhāyāsanā yena bhagavā tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā bhagavantaṁ abhivādetvā ekamantaṁ nisīdi. Ekamantaṁ nisinno kho anāthapiṇḍiko gahapati yāvatako ahosi tehi aññatitthiyehi paribbājakehi saddhiṁ kathāsallāpo taṁ sabbaṁ bhagavato ārocesi.  
Seeing this, Anāthapiṇḍika got up from his seat. He went to the Buddha, bowed, sat down to one side, and informed the Buddha of all they had discussed.  

Evaṁ vutte te paribbājakā tuṇhībhūtā maṅkubhūtā pattakkhandhā adhomukhā pajjhāyantā appaṭibhānā nisīdiṁsu.   When this was said, those wanderers sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho vajjiyamāhito gahapati te paribbājake tuṇhībhūte maṅkubhūte pattakkhandhe adhomukhe pajjhāyante appaṭibhāne viditvā uṭṭhāyāsanā yena bhagavā tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā bhagavantaṁ abhivādetvā ekamantaṁ nisīdi.  
Seeing this, Vajjiyamāhita got up from his seat. He went to the Buddha, bowed, sat down to one side,  

So araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   Gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut, they sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

evaṁsampadamidaṁ āyasmantānaṁ satthari sammukhībhūte taṁ bhagavantaṁ atisitvā amhe etamatthaṁ paṭipucchitabbaṁ maññatha.   Such is the consequence for the venerables. Though you were face to face with the Buddha, you overlooked him, imagining that you should ask me about this matter.  

Evaṁsampadamidaṁ āyasmantānaṁ satthari sammukhībhūte taṁ bhagavantaṁ atisitvā amhe etamatthaṁ paṭipucchitabbaṁ maññatha.   Such is the consequence for the venerables. Though you were face to face with the Buddha, you overlooked him, imagining that you should ask me about this matter.  

Sukhaṁ supati, sukhaṁ paṭibujjhati, na pāpakaṁ supinaṁ passati, manussānaṁ piyo hoti, amanussānaṁ piyo hoti, devatā rakkhanti, nāssa aggi vā visaṁ vā satthaṁ vā kamati, tuvaṭaṁ cittaṁ samādhiyati, mukhavaṇṇo vippasīdati, asammūḷho kālaṁ karoti, uttari appaṭivijjhanto brahmalokūpago hoti.   You sleep at ease. You wake happily. You don’t have bad dreams. Humans love you. Non-humans love you. Deities protect you. You can’t be harmed by fire, poison, or blade. Your mind quickly enters immersion. Your face is clear and bright. You don’t feel lost when you die. If you don’t penetrate any higher, you’ll be reborn in a Brahmā realm.  

“seyyathāpi, bhante ānanda, puriso ekaṁ nidhimukhaṁ gavesanto sakideva ekādasa nidhimukhāni adhigaccheyya;   “Honorable Ānanda, suppose a person was looking for an entrance to a hidden treasure. And all at once they’d come across eleven entrances!  

ucchādanaṁ parimaddanaṁ nhāpanaṁ sambāhanaṁ ādāsaṁ añjanaṁ mālāgandhavilepanaṁ mukhacuṇṇaṁ mukhalepanaṁ hatthabandhaṁ sikhābandhaṁ daṇḍaṁ nāḷikaṁ asiṁ chattaṁ citrupāhanaṁ uṇhīsaṁ maṇiṁ vālabījaniṁ odātāni vatthāni dīghadasāni   а именно: умащением, массажем, омовением, растиранием, пользоваться зеркалом, глазной мазью, венками, притираниями, пудрой для лица, мазью для лица, браслетами, перевязью на голове, тростью для прогулок, лекарствами, мечом, зонтом, пестрыми сандалиями, тюрбаном, диадемой, опахалом из хвоста буйвола, белыми долгополыми одеждами —  
This includes such things as applying beauty products by anointing, massaging, bathing, and rubbing; mirrors, ointments, garlands, fragrances, and makeup; face-powder, foundation, bracelets, headbands, fancy walking-sticks or containers, rapiers, parasols, fancy sandals, turbans, jewelry, chowries, and long-fringed white robes.  
seyyathidaṁ—aṅgaṁ nimittaṁ uppātaṁ supinaṁ lakkhaṇaṁ mūsikacchinnaṁ aggihomaṁ dabbihomaṁ thusahomaṁ kaṇahomaṁ taṇḍulahomaṁ sappihomaṁ telahomaṁ mukhahomaṁ lohitahomaṁ aṅgavijjā vatthuvijjā khattavijjā sivavijjā bhūtavijjā bhūrivijjā ahivijjā visavijjā vicchikavijjā mūsikavijjā sakuṇavijjā vāyasavijjā pakkajjhānaṁ saraparittāṇaṁ migacakkaṁ  
а именно: [истолковывая] особенности частей тела, предзнаменования, небесные явления, сны, знаки на теле, изъеденные мышами [одежды], [совершая] жертвоприношение на огне, жертвоприношение ложкой, жертвоприношение шелухой риса, жертвоприношение красной пыльцой между шелухой и зерном, жертвоприношение зернами риса, жертвоприношение очищенным маслом, жертвоприношение сезамовым маслом, жертвоприношение ртом, жертвоприношение кровью; [используя] знание частей тела, знание строений, знание полей, знание благоприятных заклинаний, знание духов умерших, знание земли, знание змей, знание яда, знание скорпионов, знание мышей, знание птиц, знание ворон, предсказание срока жизни, заговор от стрел, понимание языка животных, —  
This includes such fields as limb-reading, omenology, divining celestial portents, interpreting dreams, divining bodily marks, divining holes in cloth gnawed by mice, fire offerings, ladle offerings, offerings of husks, rice powder, rice, ghee, or oil; offerings from the mouth, blood sacrifices, palmistry; geomancy for building sites, fields, and cemeteries; exorcisms, earth magic, snake charming, poisons; the lore of the scorpion, the rat, the bird, and the crow; prophesying life span, chanting for protection, and divining omens from wild animals.  

eso, mahārāja, bhagavā majjhimaṁ thambhaṁ nissāya puratthābhimukho nisinno purakkhato bhikkhusaṅghassā”ti.   Вот Благостный, великий царь, прислонившись к средней колонне, сидит лицом к востоку, чтимый толпою монахов».  
He’s sitting against the central column facing east, in front of the Saṅgha of mendicants.”  
Cuddasa kho panimāni yonipamukhasatasahassāni saṭṭhi ca satāni cha ca satāni pañca ca kammuno satāni pañca ca kammāni tīṇi ca kammāni kamme ca aḍḍhakamme ca dvaṭṭhipaṭipadā dvaṭṭhantarakappā chaḷābhijātiyo aṭṭha purisabhūmiyo ekūnapaññāsa ājīvakasate ekūnapaññāsa paribbājakasate ekūnapaññāsa nāgāvāsasate vīse indriyasate tiṁse nirayasate chattiṁsa rajodhātuyo satta saññīgabbhā satta asaññīgabbhā satta nigaṇṭhigabbhā satta devā satta mānusā satta pisācā satta sarā satta pavuṭā satta pavuṭasatāni satta papātā satta papātasatāni satta supinā satta supinasatāni cullāsīti mahākappino satasahassāni, yāni bāle ca paṇḍite ca sandhāvitvā saṁsaritvā dukkhassantaṁ karissanti.  
Существует четырнадцать сотен тысяч главных [видов] рождения, и шестнадцать сотен [других], и [еще] шестьсот [других]; пятьсот [видов] действий, и [еще] пять действий, и три действия, и [одно] действие, и половина действия; шестьдесят два пути, шестьдесят два внутренних периода, шесть разновидностей [существ], восемь стадий человеческой [жизни], сорок девять сотен [видов] поддержания жизни, сорок девять сотен [видов] странствующих аскетов, сорок девять сотен областей, населенных нагами, двадцать сотен жизненных способностей, тридцать сотен преисподних, тридцать шесть элементов страсти, семь пород, наделенных сознанием, семь пород, лишенных сознания, семь пород [растущих] от узлов [стебля], семь [видов] богов, семь [видов] людей, семь [видов] демонов, семь озер, семь патува [и еще] семьсот патува, семь [великих] обрывов, семьсот [малых] обрывов, семь [видов великих] снов, семьсот [видов малых] снов, восемьдесят четыре сотни тысяч великих периодов, в течение которых и глупцы и мудрые, странствуя, переходя из одного существования в другое, положат конец страданию.  
There are 1.4 million main wombs, and 6,000, and 600. There are 500 deeds, and five, and three. There are deeds and half-deeds. There are 62 paths, 62 sub-eons, six classes of rebirth, and eight stages in a person’s life. There are 4,900 Ājīvaka ascetics, 4,900 wanderers, and 4,900 naked ascetics. There are 2,000 faculties, 3,000 hells, and 36 realms of dust. There are seven percipient embryos, seven non-percipient embryos, and seven knotless embryos. There are seven gods, seven humans, and seven goblins. There are seven lakes, seven rivers, 700 rivers, seven cliffs, and 700 cliffs. There are seven dreams and 700 dreams. There are 8.4 million great eons through which the foolish and the astute transmigrate before making an end of suffering.  
idha te assa puriso dāso kammakāro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako.  
Вот был бы у тебя слуга, раб, исполняющий работу, рано встающий и поздно ложащийся, послушно выполняющий всё, приятно ведущий себя, сладкоречивый, не спускающий с тебя глаз.  
Suppose you had a person who was a bondservant, a worker. They get up before you and go to bed after you, and are obliging, behaving nicely and speaking politely, and gazing up at your face.  
mukhullokako → mukhullokiko (sya-all, km, mr)  
Ahaṁ panamhissa dāso kammakāro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako.  
я же — его раб, исполняющий работу, рано встающий, поздно ложащийся, послушно выполняющий всё, приятно ведущий себя, сладкоречивый, не спускающий с тебя глаз.  
Whereas I’m his bondservant, his worker. I get up before him and go to bed after him, and am obliging, behaving nicely and speaking politely, and gazing up at his face.  
‘yagghe, deva, jāneyyāsi, yo te so puriso dāso kammakāro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako;  
„Угодно ли узнать тебе, Божественный, что тот, твой слуга, раб, исполняющий работу, рано встающий и поздно ложащийся, послушно выполняющий все, приятно ведущий себя, сладкоречивый, не спускающий с тебя глаз, —  
 
‘etu me, bho, so puriso, punadeva hotu dāso kammakāro pubbuṭṭhāyī pacchānipātī kiṅkārapaṭissāvī manāpacārī piyavādī mukhullokako’”ti?  
„Пусть этот слуга придет ко мне, пусть снова будет рабом, исполняющий работу, рано встающим и поздно ложащимся, послушно выполняющим все, приятно ведущим себя, сладкоречивым, не спускающим с [меня] глаз?“»  
‘Bring that person to me! Let them once more be my bondservant, my worker’?”  
Seyyathidaṁ—ucchādanaṁ parimaddanaṁ nhāpanaṁ sambāhanaṁ ādāsaṁ añjanaṁ mālāgandhavilepanaṁ mukhacuṇṇaṁ mukhalepanaṁ hatthabandhaṁ sikhābandhaṁ daṇḍaṁ nāḷikaṁ asiṁ chattaṁ citrupāhanaṁ uṇhīsaṁ maṇiṁ vālabījaniṁ odātāni vatthāni dīghadasāni  
а именно: умащением, массажем, омовением, растиранием, пользоваться зеркалом, глазной мазью, венками, притираниями, пудрой для лица, мазью для лица, браслетами, перевязью на голове, тростью для прогулок, лекарствами, мечом, зонтом, пестрыми сандалиями, тюрбаном, диадемой, опахалом из хвоста буйвола, белыми долгополыми одеждами, —  
This includes such things as applying beauty products by anointing, massaging, bathing, and rubbing; mirrors, ointments, garlands, fragrances, and makeup; face-powder, foundation, bracelets, headbands, fancy walking-sticks or containers, rapiers, parasols, fancy sandals, turbans, jewelry, chowries, and long-fringed white robes.  
Seyyathidaṁ—aṅgaṁ nimittaṁ uppātaṁ supinaṁ lakkhaṇaṁ mūsikacchinnaṁ aggihomaṁ dabbihomaṁ thusahomaṁ kaṇahomaṁ taṇḍulahomaṁ sappihomaṁ telahomaṁ mukhahomaṁ lohitahomaṁ aṅgavijjā vatthuvijjā khattavijjā sivavijjā bhūtavijjā bhūrivijjā ahivijjā visavijjā vicchikavijjā mūsikavijjā sakuṇavijjā vāyasavijjā pakkajjhānaṁ saraparittāṇaṁ migacakkaṁ  
а именно: [истолковывая] особенности частей тела, предзнаменования, небесные явления, сны, знаки на теле, изъеденные мышами [одежды], [совершая] жертвоприношение на огне, жертвоприношение ложкой, жертвоприношение шелухой риса, жертвоприношение красной пыльцой между шелухой и зерном, жертвоприношение зернами риса, жертвоприношение очищенным маслом, жертвоприношение сезамовым маслом, жертвоприношение ртом, жертвоприношение кровью, [используя] знание частей тела, знание строений, знание полей, знание благоприятных заклинаний, знание духов умерших, знание земли, знание змей, знание яда, знание скорпионов, знание мышей, знание птиц, знание ворон, предсказание срока жизни, заговор от стрел, понимание языка животных, —  
This includes such fields as limb-reading, omenology, divining celestial portents, interpreting dreams, divining bodily marks, divining holes in cloth gnawed by mice, fire offerings, ladle offerings, offerings of husks, rice powder, rice, ghee, or oil; offerings from the mouth, blood sacrifices, palmistry; geomancy for building sites, fields, and cemeteries; exorcisms, earth magic, snake charming, poisons; the lore of the scorpion, the rat, the bird, and the crow; prophesying life span, chanting for protection, and divining omens from wild animals.  
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
Возвратившись с чашей для милостыни, он сидит [там] после еды, скрестив под собой ноги, держа прямо тело, пребывая в сосредоточенном внимании.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  
Seyyathāpi, mahārāja, udakarahado gambhīro ubbhidodako tassa nevassa puratthimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na dakkhiṇāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na pacchimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na uttarāya disāya udakassa āyamukhaṁ, devo ca na kālena kālaṁ sammādhāraṁ anuppaveccheyya.  
Подобно тому, великий царь, как озеро, [питаемое] водой, бьющей из-под земли, хоть и не будет иметь ни притока воды с восточной стороны, ни притока воды с западной стороны, ни притока воды с северной стороны, ни притока воды с южной стороны, и божество не будет время от времени надлежащим образом доставлять ему дождь,  
It’s like a deep lake fed by spring water. There’s no inlet to the east, west, north, or south, and the heavens would not properly bestow showers from time to time.  
Seyyathāpi, mahārāja, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udakapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sakaṇikaṁ vā ‘sakaṇikan’ti jāneyya, akaṇikaṁ vā ‘akaṇikan’ti jāneyya;  
Подобно тому, великий царь, как женщина, или мужчина, или юноша, молодой и любящий, наряжается, разглядывая отражение своего лица в чистом, ясном зеркале или в сосуде с прозрачной водой, может или узнать, что [на нем] пятнышко, когда [на нем] есть пятнышко, или узнать, что [на нем] нет пятнышка, когда [на нем] нет пятнышка,  
Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they had a spot they’d know ‘I have a spot,’ and if they had no spots they’d know ‘I have no spots.’  

okkāmukhaṁ karakaṇḍaṁ hatthinikaṁ sinisūraṁ.   сыновей Оккамукху, Каранду, Хаттхинию, Синипуру.  
Okkāmukha, Karakaṇḍa, Hatthinika, and Sinisūra.  
karakaṇḍaṁ → karakaṇḍuṁ (sya-all); karaṇḍuṁ (pts1ed) | sinisūraṁ → nipuraṁ (bj); sinipuraṁ (sya-all); sīnipuraṁ (pts1ed) | okkāmukhaṁ → ukkāmukhaṁ (bj, sya-all)  
5. Catuapāyamukha  
5. Четыре пути потери  
5. Four Causes of Quitting  
Imāya kho, ambaṭṭha, anuttarāya vijjācaraṇasampadāya cattāri apāyamukhāni bhavanti.  
Существуют, Амбаттха, четыре отверстия, через которые утрачивается это непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
There are these four causes of quitting this supreme knowledge and conduct.  
Imāya kho, ambaṭṭha, anuttarāya vijjācaraṇasampadāya idaṁ paṭhamaṁ apāyamukhaṁ bhavati.  
Таково, Амбаттха, первое отверстие, через которое утрачивается это непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
This is the first cause of quitting this supreme knowledge and conduct.  
Imāya kho, ambaṭṭha, anuttarāya vijjācaraṇasampadāya idaṁ dutiyaṁ apāyamukhaṁ bhavati.  
Таково, Амбаттха, второе отверстие, через которое утрачивается это непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
This is the second cause of quitting this supreme knowledge and conduct.  
Imāya kho, ambaṭṭha, anuttarāya vijjācaraṇasampadāya idaṁ tatiyaṁ apāyamukhaṁ bhavati.  
Таково, Амбаттха, третье отверстие, через которое утрачивается это непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
This is the third cause of quitting this supreme knowledge and conduct.  
Imāya kho, ambaṭṭha, anuttarāya vijjācaraṇasampadāya idaṁ catutthaṁ apāyamukhaṁ bhavati.  
Таково, Амбаттха, четвертое отверстие, через которое утрачивается это непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
This is the fourth cause of quitting this supreme knowledge and conduct.  
Imāya kho, ambaṭṭha, anuttarāya vijjācaraṇasampadāya imāni cattāri apāyamukhāni bhavanti.  
Таковы, Амбаттха, четыре отверстия, через которые утрачивается это непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
These are the four causes of quitting this supreme knowledge and conduct.  
Ye cime anuttarāya vijjācaraṇasampadāya cattāri apāyamukhāni bhavanti, tato ca tvaṁ parihīno sācariyako.  
И ты с наставником лишен тех четырех отверстий, через которые утрачивается непревзойденное обладание знанием и праведностью.  
you are even inferior to the four causes of quitting the supreme knowledge and conduct.  
Tassa rājā pasenadi kosalo sammukhībhāvampi na dadāti.  
Но царь Косалы Пасенади не разрешает ему появляться в своем присутствии.  
But the king won’t even grant him an audience face to face.  
Yassa kho pana, ambaṭṭha, dhammikaṁ payātaṁ bhikkhaṁ paṭiggaṇheyya, kathaṁ tassa rājā pasenadi kosalo sammukhībhāvampi na dadeyya.  
Как это, Амбаттха, царь Пасенади из Косалы не разрешает даже появляться в своем присутствии тому, которому он доставляет подобающую, благочестивую милостыню?  
Why wouldn’t the king grant a face to face audience with someone who’d receive his legitimate presentation of food?  

Samaṇo khalu, bho, gotamo akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajito …pe…   Ведь отшельник Готама, почтенные, странствует бездомный, оставив дом, сбрив волосы и бороду и надев желтые одеяния, хотя мать и отец не желали этого, плакали, и лица их были в слезах. А раз отшельник Готама, почтенные, странствует бездомный, оставив дом, сбрив волосы и бороду и надев желтые одеяния, хотя мать и отец не желали этого, плакали, и лица их были в слезах, то по этой причине не досточтимый Готама должен приблизиться, чтобы увидеть нас, но мы должны приблизиться, чтобы увидеть досточтимого Готаму.  
Though his mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces, he shaved off his hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness. …  
Samaṇo khalu, bho, gotamo ehisvāgatavādī sakhilo sammodako abbhākuṭiko uttānamukho pubbabhāsī …pe…  
Ведь отшельник Готама, почтенные, говорит [каждому]: „Подойди, добро пожаловать!“ , добр в речах, дружелюбен, не хмурит брови, говорит ясно, охотно беседует. А раз отшельник Готама, почтенные, говорит [каждому]: „Подойди, добро пожаловать!“ , добр в речах, дружелюбен, не хмурит брови, говорит ясно, охотно беседует, то по этой причине не досточтимый Готама должен приблизиться, чтобы увидеть нас, но мы должны приблизиться, чтобы увидеть досточтимого Готаму.  
He is welcoming, congenial, polite, smiling, open, the first to speak. …  
Atha kho soṇadaṇḍo brāhmaṇo buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.  
Тогда брахман Сонаданда своей рукой угостил и насытил толпу монахов во главе с Буддой изысканной твердой пищей и мягкой пищей.  
Then Soṇadaṇḍa served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  

Samaṇo khalu, bho, gotamo akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajito …pe…   Ведь отшельник Готама, почтенные, странствует бездомный, оставив дом, сбрив волосы и бороду и надев желтые одеяния, хотя мать и отец не желали этого, плакали, и лица их были в слезах. А раз отшельник Готама, почтенные, странствует бездомный, оставив дом, сбрив волосы и бороду и надев желтые одеяния, хотя мать и отец не желали этого, плакали, и лица их были в слезах, то по этой причине не досточтимый Готама должен приблизиться, чтобы увидеть нас, но мы должны приблизиться, чтобы увидеть досточтимого Готаму.  
Though his mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces, he shaved off his hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness. …  
Samaṇo khalu, bho, gotamo ehisvāgatavādī sakhilo sammodako abbhākuṭiko uttānamukho pubbabhāsī …pe…  
Ведь отшельник Готама, почтенные, говорит [каждому]: „Подойди, добро пожаловать!“, добр в речах, дружелюбен, не хмурит брови, говорит ясно, охотно беседует. А раз отшельник Готама, почтенные, говорит [каждому]: „Подойди, добро пожаловать!“, добр в речах, дружелюбен, не хмурит брови, говорит ясно, охотно беседует, то по этой причине не досточтимый Готама должен приблизиться, чтобы увидеть нас, но мы должны приблизиться, чтобы увидеть досточтимого Готаму.  
He is welcoming, congenial, polite, smiling, open, the first to speak. …  
Yepissa ahesuṁ dāsāti vā pessāti vā kammakarāti vā, tepi na daṇḍatajjitā na bhayatajjitā na assumukhā rudamānā parikammāni akaṁsu.  
и бывшие там рабы, посланцы, слуги не были побуждаемы палками, не были побуждаемы страхом, не исполняли дел плача, со слезами на лице.  
No bondservants, servants, or workers did their jobs under threat of punishment and danger, weeping with tearful faces.  
Yepi nesaṁ ahesuṁ dāsāti vā pessāti vā kammakarāti vā, tepi na daṇḍatajjitā na bhayatajjitā na assumukhā rudamānā parikammāni akaṁsu.  
и бывшие там рабы, посланцы, слуги не были побуждаемы палками, не были побуждаемы страхом, не исполняли дел плача, со слезами на лице.  
No bondservants, servants, or workers did their jobs under threat of punishment and danger, weeping with tearful faces.  
Atha kho kūṭadanto brāhmaṇo buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.  
Тогда брахман Кутаданта своей рукой угостил и насытил толпу монахов во главе с Буддой изысканной твердой пищей и мягкой пищей.  
Then Kūṭadanta served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  

So na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti, na eḷakamantaraṁ, na daṇḍamantaraṁ, na musalamantaraṁ, na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ, na gabbhiniyā, na pāyamānāya, na purisantaragatāya, na saṅkittīsu, na yattha sā upaṭṭhito hoti, na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī, na macchaṁ, na maṁsaṁ, na suraṁ, na merayaṁ, na thusodakaṁ pivati.   Он не принимает [пищи] с края горшка, не принимает [пищи] ни с края сковороды, ни [находящейся] на пороге, ни среди палок, ни среди ступок, ни от двух едящих, ни от беременной, ни от кормящей [младенца], ни от соединяющейся с мужчиной, ни собранной [пищи], ни там, где находится собака, ни там, где роями слетаются мухи, [не ест] ни рыбы, ни мяса, не пьет ни хмельного, ни спиртного, ни отвара шелухи.  
They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  

So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   Возвратившись с чашей для милостыни, он сидит [там] после еды, скрестив под собой ноги, держа прямо тело, пребывая в сосредоточенном внимании.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  
Seyyathāpi, māṇava, udakarahado gambhīro ubbhidodako. Tassa nevassa puratthimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na dakkhiṇāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na pacchimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na uttarāya disāya udakassa āyamukhaṁ, devo ca na kālena kālaṁ sammā dhāraṁ anupaveccheyya. Atha kho tamhāva udakarahadā sītā vāridhārā ubbhijjitvā tameva udakarahadaṁ sītena vārinā abhisandeyya parisandeyya paripūreyya paripphareyya, nāssa kiñci sabbāvato udakarahadassa sītena vārinā apphuṭaṁ assa.  
Подобно тому, юноша, как озеро, [питаемое] водой, бьющей из-под земли, хоть и не будет иметь ни притока воды с восточной стороны, ни притока воды с западной стороны, ни притока воды с северной стороны, ни притока воды с южной стороны, и божество не будет время от времени надлежащим образом доставлять ему дождь, но потоки прохладной воды, бьющей из-под земли, [питая] это озеро, обольют, зальют, переполнят, пропитают это озеро прохладной водой, и не останется во всем озере ничего, что не было бы пропитано прохладной водой.  
It’s like a deep lake fed by spring water. There’s no inlet to the east, west, north, or south, and the heavens would not properly bestow showers from time to time. But the stream of cool water welling up in the lake drenches, steeps, fills, and spreads throughout the lake. There’s no part of the lake that’s not spread through with cool water.  
Seyyathāpi, māṇava, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udakapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sakaṇikaṁ vā sakaṇikanti jāneyya, akaṇikaṁ vā akaṇikanti jāneyya.  
Подобно тому, юноша, как женщина, или мужчина, или юноша, молодой и любящий, наряжается, разглядывая отражение своего лица в чистом, ясном зеркале или в сосуде с прозрачной водой, может или узнать, что [на нем] пятнышко, когда [на нем] есть пятнышко, или узнать, что [на нем] нет пятнышка, когда [на нем] нет пятнышка.  
Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they had a spot they’d know ‘I have a spot,’ and if they had no spots they’d know ‘I have no spots.’  

Tasmāhaṁ tesaṁ sammukhā na byākāsiṁ.   Поэтому я не отвечал в их присутствии.  
That’s why I didn’t answer in front of them.  

Atha kho lohicco brāhmaṇo buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.   И брахман Лохичча своей рукой угостил и насытил толпу монахов во главе с Буддой изысканной твердой пищей и мягкой пищей.  
Then Lohicca served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  
Seyyathāpi nāma osakkantiyā vā ussakkeyya, parammukhiṁ vā āliṅgeyya;  
Подобным же образом [мужчина] мог бы стремиться к избегающей его или обнимать отворачивающуюся.  
It’s like a man who makes advances on a woman though she pulls away, or embraces her though she turns her back.  

Dhammatā esā, bhikkhave, sampatijāto bodhisatto samehi pādehi patiṭṭhahitvā uttarābhimukho sattapadavītihārena gacchati setamhi chatte anudhāriyamāne, sabbā ca disā anuviloketi, āsabhiṁ vācaṁ bhāsati ‘aggohamasmi lokassa, jeṭṭhohamasmi lokassa, seṭṭhohamasmi lokassa, ayamantimā jāti, natthi dāni punabbhavo’ti.   Этот порядок вещей, монахи, таков, что, едва родившись, бодхисаттва твердо становится на ноги, обращает лицо к северу, проходит семь шагов, и в то время как над ним держат белый зонт, оглядывает все стороны света и произносит могучим голосом: „Я — главный в мире, я — старший в мире, я — лучший в мире, это — последнее рождение, не будет теперь следующего существования!“  
It’s normal that, as soon as he’s born, the being intent on awakening stands firm with his own feet on the ground. Facing north, he takes seven strides with a white parasol held above him, surveys all quarters, and makes this dramatic proclamation: ‘I am the foremost in the world! I am the eldest in the world! I am the first in the world! This is my last rebirth. Now there are no more future lives.’  
uttarābhimukho → uttarenābhimukho (sya-all, km); uttarenamukho (mr)  

Atha kho bhagavā sāyanhasamayaṁ nivāsetvā pattacīvaramādāya saddhiṁ bhikkhusaṅghena yena āvasathāgāraṁ tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā pāde pakkhāletvā āvasathāgāraṁ pavisitvā majjhimaṁ thambhaṁ nissāya puratthābhimukho nisīdi.   И вот Благостный, оделся, взял сосуд для подаяний и верхнюю одежду, приблизился с толпой монахов к обители; приблизившись, он омыл ноги, вошел в обитель и сел лицом к востоку, прислонившись к средней колонне.  
In the morning, the Buddha robed up and, taking his bowl and robe, went to the guest house together with the Saṅgha of mendicants. Having washed his feet he entered the guest house and sat against the central column facing east.  
Bhikkhusaṅghopi kho pāde pakkhāletvā āvasathāgāraṁ pavisitvā pacchimaṁ bhittiṁ nissāya puratthābhimukho nisīdi bhagavantameva purakkhatvā.  
И толпа монахов омыла ноги, вошла в обитель и, чтя Благостного, села лицом к востоку, прислонившись к западной стене.  
The Saṅgha of mendicants also washed their feet, entered the guest house, and sat against the west wall facing east, with the Buddha right in front of them.  
Pāṭaligāmikāpi kho upāsakā pāde pakkhāletvā āvasathāgāraṁ pavisitvā puratthimaṁ bhittiṁ nissāya pacchimābhimukhā nisīdiṁsu bhagavantameva purakkhatvā.  
И преданные миряне Паталигамы, омыли ноги, вошли в обитель и, чтя Благостного, сели лицом к западу, прислонившись к восточной стене.  
The lay followers of Pāṭali Village also washed their feet, entered the guest house, and sat against the east wall facing west, with the Buddha right in front of them.  
Atha kho sunidhavassakārā magadhamahāmattā buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesuṁ sampavāresuṁ.  
Тогда Сунидха и Вассакара, главные советники Магадхи, своей рукой угостили и насытили толпу монахов во главе с Буддой изысканной твердой пищей и мягкой пищей.  
Then Sunidha and Vassakāra served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with their own hands with delicious fresh and cooked foods.  
Atha kho ambapālī gaṇikā buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.  
Тогда ганика Амбапали своей рукой угостила и насытила толпу монахов во главе с Буддой изысканной твердой пищей и мягкой пищей.  
Then Ambapālī served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with her own hands with delicious fresh and cooked foods.  
“imāhaṁ, bhante, ārāmaṁ buddhappamukhassa bhikkhusaṅghassa dammī”ti.  
«Господин, я дарю эту рощу толпе монахов во главе с Буддой».  
“Sir, I present this park to the mendicant Saṅgha headed by the Buddha.”  
“Sammukhā metaṁ, bhante, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
«Господин, ведь из уст Благостного я услышал, из [его] уст получил это [наставление]:  
“Sir, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
‘sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ,  
„Я слышал это из уст Благостного, принял из [его] уст.  
‘Reverend, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Tassa me saṅghassa sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ,  
Я слышал из уст этой общины, принял из [ее] уст:  
I’ve heard and learned this in the presence of that Saṅgha:  
Tesaṁ me therānaṁ sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
Я слышал из уст этих старших монахов, принял из [их] уст:  
I’ve heard and learned this in the presence of those senior mendicants:  
Tassa me therassa sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ— 
Я слышал из уст этого старшего монаха, принял из [его] уст:  
I’ve heard and learned this in the presence of that senior mendicant:  
Cundopi tattha pamukhe nisīdīti.  
А Чунда уселся там перед [его] лицом.  
while Cunda sat there before him.  
pamukhe → samukhe (mr)  
Sammukhā metaṁ, āvuso cunda, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
Из уст Благостного я слышал, друг Чунда, из [его] уст принял [эти слова]:  
I have heard and learned this in the presence of the Buddha.  
ye ettha satthu sammukhā antevāsikābhisekena abhisittā”ti.  
что вы посвящены здесь посвящением в ученики перед лицом учителя!»  
to be anointed here in the Teacher’s presence as his pupil!”  
‘sammukhībhūto no satthā ahosi, na mayaṁ sakkhimhā bhagavantaṁ sammukhā paṭipucchitun’”ti.  
„Учитель находился перед нашим лицом, а мы, находясь перед лицом Благостного, не смогли спросить [его]“».  
‘We were in the Teacher’s presence and we weren’t able to ask the Buddha a question.’”  
‘sammukhībhūto no satthā ahosi, na mayaṁ sakkhimhā bhagavantaṁ sammukhā paṭipucchitun’”ti.  
Спрашивайте, монахи, чтобы вам впоследствии не сожалеть: „Учитель находился перед нашим лицом, а мы, находясь перед лицом Благостного, не смогли спросить [его]“».  
‘We were in the Teacher’s presence and we weren’t able to ask the Buddha a question.’”  

Atha kho taṁ, ānanda, cakkaratanaṁ samuddapariyantaṁ pathaviṁ abhivijinitvā kusāvatiṁ rājadhāniṁ paccāgantvā rañño mahāsudassanassa antepuradvāre atthakaraṇapamukhe akkhāhataṁ maññe aṭṭhāsi rañño mahāsudassanassa antepuraṁ upasobhayamānaṁ.   И тогда, Ананда, это колесо-сокровище, пронеся победу по [всей] земле вплоть до границ океана, возвратилось в царскую столицу Кусавати и остановилось в целости у входа во внутренние покои царя Махасудассаны перед залом суда, я бы сказал, [словно] украшая внутренние покои царя Махасудассаны.  
And then the wheel-treasure, having triumphed over this land surrounded by ocean, returned to the royal capital. There it stood still by the gate to the royal compound at the High Court as if fixed to an axle, illuminating the royal compound.  
Tassa kho panānanda, itthiratanassa kāyato candanagandho vāyati, mukhato uppalagandho.  
И от тела этой женщины-сокровища, Ананда, веяло благоухание сандала, от [ее] уст — благоухание лотоса.  
The fragrance of sandal floated from her body, and lotus from her mouth.  
Rañño, ānanda, mahāsudassanassa caturāsīti nagarasahassāni ahesuṁ kusāvatīrājadhānippamukhāni;  
У царя Махасудассаны, Ананда, было восемьдесят четыре тысячи городов во главе с царской столицей Кусавати;  
King Mahāsudassana had 84,000 cities, with the royal capital of Kusāvatī foremost.  
caturāsīti pāsādasahassāni ahesuṁ dhammapāsādappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи дворцов во главе с дворцом Дхамма;  
He had 84,000 palaces, with the Palace of Principle foremost.  
caturāsīti kūṭāgārasahassāni ahesuṁ mahāviyūhakūṭāgārappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи покоев во главе с покоями Махавьюха;  
He had 84,000 chambers, with the great foyer foremost.  
caturāsīti nāgasahassāni ahesuṁ sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni uposathanāgarājappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи слонов с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем слонов Упосатхой;  
He had 84,000 bull elephants with gold adornments and banners, covered with snow gold netting, with the royal bull elephant named Sabbath foremost.  
caturāsīti assasahassāni ahesuṁ sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni valāhakaassarājappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи коней с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем коней Валахакой;  
He had 84,000 horses with gold adornments and banners, covered with snow gold netting, with the royal steed named Thundercloud foremost.  
caturāsīti rathasahassāni ahesuṁ sīhacammaparivārāni byagghacammaparivārāni dīpicammaparivārāni paṇḍukambalaparivārāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni vejayantarathappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи колесниц, устланных львиными шкурами, устланных тигровыми шкурами, устланных леопардовыми шкурами, устланных желтыми покрывалами, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с колесницей Веджаянта;  
He had 84,000 chariots upholstered with the hide of lions, tigers, and leopards, and cream rugs, with gold adornments and banners, covered with snow gold netting, with the chariot named Triumph foremost.  
caturāsīti maṇisahassāni ahesuṁ maṇiratanappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи драгоценностей во главе с драгоценностью-сокровищем;  
He had 84,000 jewels, with the jewel-treasure foremost.  
caturāsīti itthisahassāni ahesuṁ subhaddādevippamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи женщин во главе с царицей Субхаддой;  
He had 84,000 women, with Queen Subhaddā foremost.  
caturāsīti gahapatisahassāni ahesuṁ gahapatiratanappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи домоправителей во главе с домоправителем-сокровищем;  
He had 84,000 householders, with the householder-treasure foremost.  
caturāsīti khattiyasahassāni ahesuṁ anuyantāni pariṇāyakaratanappamukhāni;  
было восемьдесят четыре тысячи подчиненных [ему] кшатриев во главе с наставником-сокровищем;  
He had 84,000 aristocrat vassals, with the counselor-treasure foremost.  
‘Imāni te, deva, caturāsīti nagarasahassāni kusāvatīrājadhānippamukhāni.  
„Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи городов во главе с царской столицей Кусавати.  
‘Sire, you have 84,000 cities, with the royal capital of Kusāvatī foremost.  
Imāni te, deva, caturāsīti pāsādasahassāni dhammapāsādappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи дворцов во главе с дворцом Дхамма.  
And she likewise urged the king to live on by taking an interest in all his possessions as described above.  
Imāni te, deva, caturāsīti kūṭāgārasahassāni mahāviyūhakūṭāgārappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи покоев во главе с покоями Махавьюха.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti nāgasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni uposathanāgarājappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи слонов с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем слонов Упосатхой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti assasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni valāhakaassarājappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи коней, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем коней Валахакой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti rathasahassāni sīhacammaparivārāni byagghacammaparivārāni dīpicammaparivārāni paṇḍukambalaparivārāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni vejayantarathappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи колесниц, устланных львиными шкурами, устланных тигровыми шкурами, устланных леопардовыми шкурами, устланных желтыми покрывалами, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с колесницей Веджаянта.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti maṇisahassāni maṇiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи драгоценностей во главе с драгоценностью-сокровищем.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti itthisahassāni itthiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи женщин во главе с царицей Субхаддой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti gahapatisahassāni gahapatiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи домоправителей во главе с домоправителем-сокровищем.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti khattiyasahassāni anuyantāni pariṇāyakaratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи подчиненных [тебе] кшатриев во главе с наставником-сокровищем.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti nagarasahassāni kusāvatīrājadhānippamukhāni.  
„Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи городов во главе с царской столицей Кусавати.  
Sire, you have 84,000 cities, with the royal capital of Kusāvatī foremost.  
Imāni te, deva, caturāsīti pāsādasahassāni dhammapāsādappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи дворцов во главе с дворцом Дхамма.  
And so on for all the king’s possessions.  
Imāni te, deva, caturāsīti kūṭāgārasahassāni mahāviyūhakūṭāgārappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи покоев во главе с покоями Махавьюха.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti nāgasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni uposathanāgarājappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи слонов с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем слонов Упосатхой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti assasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni valāhakaassarājappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи коней, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем коней Валахакой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti rathasahassāni sīhacammaparivārāni byagghacammaparivārāni dīpicammaparivārāni paṇḍukambalaparivārāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni vejayantarathappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи колесниц, устланных львиными шкурами, устланных тигровыми шкурами, устланных леопардовыми шкурами, устланных желтыми покрывалами, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с колесницей Веджаянта.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti maṇisahassāni maṇiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи драгоценностей во главе с драгоценностью-сокровищем.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti itthisahassāni subhaddādevippamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи женщин во главе с царицей Субхаддой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti gahapatisahassāni gahapatiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи домоправителей во главе с домоправителем-сокровищем.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti khattiyasahassāni anuyantāni pariṇāyakaratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи подчиненных [тебе] кшатриев во главе с наставником-сокровищем.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti nagarasahassāni kusāvatīrājadhānippamukhāni.  
„Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи городов во главе с царской столицей Кусавати.  
Sire, you have 84,000 cities, with the royal capital of Kusāvatī foremost.  
Imāni te, deva, caturāsīti pāsādasahassāni dhammapāsādappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи дворцов во главе с дворцом Дхамма.  
And she continued, listing all the king’s possessions.  
Imāni te, deva, caturāsīti kūṭāgārasahassāni mahāviyūhakūṭāgārappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи покоев во главе с покоями Махавьюха.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti nāgasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni uposathanāgarājappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи слонов с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем слонов Упосатхой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti assasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni valāhakaassarājappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи коней, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем коней Валахакой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti rathasahassāni sīhacammaparivārāni byagghacammaparivārāni dīpicammaparivārāni paṇḍukambalaparivārāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni vejayantarathappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи колесниц, устланных львиными шкурами, устланных тигровыми шкурами, устланных леопардовыми шкурами, устланных желтыми покрывалами, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с колесницей Веджаянта —  
 
Imāni te, deva, caturāsīti maṇisahassāni maṇiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи драгоценностей во главе с драгоценностью-сокровищем —  
 
Imāni te, deva, caturāsīti itthisahassāni itthiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи женщин во главе с царицей Субхаддой.  
 
Imāni te, deva, caturāsīti gahapatisahassāni gahapatiratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи домоправителей во главе с домоправителем-сокровищем —  
 
Imāni te, deva, caturāsīti khattiyasahassāni anuyantāni pariṇāyakaratanappamukhāni.  
Твои, Божественный, эти восемьдесят четыре тысячи подчиненных [тебе] кшатриев во главе с наставником-сокровищем —  
 
Mama tāni caturāsīti nagarasahassāni kusāvatīrājadhānippamukhāni, mama tāni caturāsīti pāsādasahassāni dhammapāsādappamukhāni, mama tāni caturāsīti kūṭāgārasahassāni mahāviyūhakūṭāgārappamukhāni, mama tāni caturāsīti pallaṅkasahassāni sovaṇṇamayāni rūpiyamayāni dantamayāni sāramayāni gonakatthatāni paṭikatthatāni paṭalikatthatāni kadalimigapavarapaccattharaṇāni sauttaracchadāni ubhatolohitakūpadhānāni, mama tāni caturāsīti nāgasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni uposathanāgarājappamukhāni, mama tāni caturāsīti assasahassāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni valāhakaassarājappamukhāni, mama tāni caturāsīti rathasahassāni sīhacammaparivārāni byagghacammaparivārāni dīpicammaparivārāni paṇḍukambalaparivārāni sovaṇṇālaṅkārāni sovaṇṇadhajāni hemajālapaṭicchannāni vejayantarathappamukhāni, mama tāni caturāsīti maṇisahassāni maṇiratanappamukhāni, mama tāni caturāsīti itthisahassāni subhaddādevippamukhāni, mama tāni caturāsīti gahapatisahassāni gahapatiratanappamukhāni, mama tāni caturāsīti khattiyasahassāni anuyantāni pariṇāyakaratanappamukhāni, mama tāni caturāsīti dhenusahassāni duhasandanāni kaṁsūpadhāraṇāni, mama tāni caturāsīti vatthakoṭisahassāni khomasukhumānaṁ kappāsikasukhumānaṁ koseyyasukhumānaṁ kambalasukhumānaṁ, mama tāni caturāsīti thālipākasahassāni sāyaṁ pātaṁ bhattābhihāro abhihariyittha.  
Моими были те восемьдесят четыре тысячи городов во главе с царской столицей Кусавати. Моими были те восемьдесят четыре тысячи дворцов во главе с дворцом Дхамма. Моими были те восемьдесят четыре тысячи покоев во главе с покоями Махавьюха. Моими были те восемьдесят четыре тысячи лож — из золота, из серебра, из слоновой кости, из превосходного дерева, устланных пышных руном, устланных шерстяными покрывалами, украшенными цветами, с подстилками из кожи антилопы кадали, покрывалами с балдахином, с красными подушками у изголовья и в ногах. Моими были те восемьдесят четыре тысячи слонов с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем слонов Упосатхой. Моими были те восемьдесят четыре тысячи коней с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с царем коней Валахакой. Моими были те восемьдесят четыре тысячи колесниц, устланных львиными шкурами, устланных тигровыми шкурами, устланных леопардовыми шкурами, устланных желтыми покрывалами, с украшениями из золота, со стягами из золота, покрытых позолоченными сетками, во главе с колесницей Веджаянта. Моими были те восемьдесят четыре тысячи драгоценностей во главе с драгоценностью-сокровищем. Моими были те восемьдесят четыре тысячи женщин во главе с царицей Субхаддой. Моими были те восемьдесят четыре тысячи домоправителей во главе с домоправителем-сокровищем. Моими были те восемьдесят четыре тысячи подчиненных [мне] кшатриев во главе с наставником-сокровищем. Моими были те восемьдесят четыре тысячи коров в убранстве из дукулы, с бронзовыми подойниками. Моими были те восемьдесят четыре тысячи мириад одежд из тонкого льна, из тонкого хлопка, из тонкого шелка, из тонкой шерсти. Моими были те восемьдесят четыре тысячи блюд, в которых утром и вечером подавался в пищу рис с молоком.  
Mine were the 84,000 cities, with the royal capital of Kusāvatī foremost. And mine were all the other possessions.  

Idamāyasmā ānando māgadhake paricārake ārabbha bhagavato sammukhā parikathaṁ katvā uṭṭhāyāsanā bhagavantaṁ abhivādetvā padakkhiṇaṁ katvā pakkāmi.   Сказав так Благостному о последователях из Магадхи, достопочтенный Ананда поднялся с сиденья, приветствовал Благостного и, обойдя [его] с правой стороны, удалился.  
Then Ānanda, after making this suggestion regarding the Magadhan devotees, got up from his seat, bowed, and respectfully circled the Buddha, keeping him on his right, before leaving.  
“upasantapadisso, bhante, bhagavā bhātiriva bhagavato mukhavaṇṇo vippasannattā indriyānaṁ.  
«Господин, Благостный выглядит успокоенным, черты лица Благостного словно излучают сияние благодаря удовлетворенности жизненных сил.  
“Sir, you look so serene; your face seems to shine owing to the clarity of your faculties.  
“Yadeva kho me tvaṁ, ānanda, māgadhake paricārake ārabbha sammukhā parikathaṁ katvā uṭṭhāyāsanā pakkanto, tadevāhaṁ nātike piṇḍāya caritvā pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto pāde pakkhāletvā giñjakāvasathaṁ pavisitvā māgadhake paricārake ārabbha aṭṭhiṁ katvā manasikatvā sabbaṁ cetasā samannāharitvā paññatte āsane nisīdiṁ:  
«Когда, Ананда, сказав мне о последователях из Магадхи, ты поднялся с сиденья и удалился, я прошел по Надике за милостыней, после еды возвратился с пищей, [собранной] в чашу для милостыни, омыл ноги, вступил в обитель из кирпичей и уселся на предложенное сиденье, размышляя, устремив ум и сосредоточив все внимание на последователях из Магадхи, [и говоря себе]:  
The Buddha then recounted what had happened since speaking to Ānanda, revealing that he had seen the destiny of the Magadhan devotees. He continued:  
“Anantarā kho, ānanda, saddapātubhāvā uḷāravaṇṇo me yakkho sammukhe pāturahosi.  
10. «После того, Ананда, как послышался голос, передо мной явился этот яккха, превосходный обликом.  
“After making himself heard while vanished, Ānanda, a very beautiful spirit appeared in front of me.  
Anacchariyaṁ kho panetaṁ, bhante, yaṁ vessavaṇassa mahārājassa tassaṁ parisāyaṁ bhāsato sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
И ведь чудесно, господин, что когда великий царь Вессавана говорил о собрании, я из [его] уст услыхал, из [его] уст воспринял,  
But it comes as no surprise that I have heard and learned the fate of the Magadhan devotees in the presence of the great king Vessavaṇa as he was speaking to his assembly.  
Puratthimāya disāya dhataraṭṭho mahārājā pacchimābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā;  
С восточной стороны, лицом к западу, сидел Великий царь Дхатараттха, чтимый богами.  
The Great King Dhataraṭṭha was seated to the east, facing west, in front of his gods.  
dakkhiṇāya disāya virūḷhako mahārājā uttarābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā;  
С южной стороны, лицом к северу, сидел Великий царь Вирулхака, чтимый богами.  
The Great King Virūḷhaka was seated to the south, facing north, in front of his gods.  
pacchimāya disāya virūpakkho mahārājā puratthābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā;  
С западной стороны, лицом к востоку, сидел Великий царь Вирупаккха, чтимый богами.  
The Great King Virūpakkha was seated to the west, facing east, in front of his gods.  
uttarāya disāya vessavaṇo mahārājā dakkhiṇābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā.  
С северной стороны, лицом к югу, сидел Великий царь Вессавана, чтимый богами.  
The Great King Vessavaṇa was seated to the north, facing south, in front of his gods.  
Imamatthaṁ, bhante, brahmā sanaṅkumāro devānaṁ tāvatiṁsānaṁ abhāsi, imamatthaṁ vessavaṇo mahārājā brahmuno sanaṅkumārassa devānaṁ tāvatiṁsānaṁ bhāsato sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ sayaṁ parisāyaṁ ārocesi’”.  
Так Брахма Сананкумара сказал тридцати трем богам об этом деле. И Великий царь Вессавана, услышав это из уст, восприняв из уст Брахмы Сананкумары, говорящего тридцати трем богам, передал об этом деле своему окружению.  
That, sir, is the topic on which Brahmā Sanaṅkumāra spoke to the gods of the thirty-three. And the great king Vessavaṇa, having heard and learned it in the presence of Brahmā as he was speaking on that topic, informed his own assembly.’”  
Imamatthaṁ janavasabho yakkho vessavaṇassa mahārājassa sayaṁ parisāyaṁ bhāsato sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ bhagavato ārocesi.  
И яккха Джанавасабха, услышав это из уст, восприняв из уст Великого царя Вессаваны, говорящего своему собранию, передал об этом деле Благостному.  
And the spirit Janavasabha, having heard and learned it in the presence of the great king Vessavaṇa as he was speaking on that topic to his own assembly, informed the Buddha.  
Imamatthaṁ bhagavā janavasabhassa yakkhassa sammukhā sutvā sammukhā paṭiggahetvā sāmañca abhiññāya āyasmato ānandassa ārocesi, imamatthamāyasmā ānando bhagavato sammukhā sutvā sammukhā paṭiggahetvā ārocesi bhikkhūnaṁ bhikkhunīnaṁ upāsakānaṁ upāsikānaṁ.  
И Благостный, услышав это из уст, восприняв из уст яккхи Джанавасабхи и сам познав это, передал об этом деле достопочтенному Ананде. И достопочтенный Ананда, услышав это из уст, восприняв из уст Благостного, передал об этом деле монахам, монахиням, преданным мирянам и преданным мирянкам.  
And the Buddha, having heard and learned it in the presence of the spirit Janavasabha, and also from his own direct knowledge, informed Venerable Ānanda. And Venerable Ānanda, having heard and learned it in the presence of the Buddha, informed the monks, nuns, laymen, and laywomen.  

“yaṁ kho me, bhante, devānaṁ tāvatiṁsānaṁ sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ, ārocemi taṁ bhagavato”ti.   «Что, господин, я слышал из уст, что воспринял из уст тридцати трех богов, то, господин, я передам Благостному».  
“Sir, I would tell you of what I heard and learned directly from the gods of the thirty-three.”  
puratthimāya disāya dhataraṭṭho mahārājā pacchimābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā;  
с восточной стороны, лицом к западу, сидел Великий царь Дхатараттха, чтимый богами;  
The Great King Dhataraṭṭha was seated to the east, facing west, in front of his gods.  
dakkhiṇāya disāya virūḷhako mahārājā uttarābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā;  
с южной стороны, лицом к северу, сидел Великий царь Вирулхака, чтимый богами;  
The Great King Virūḷhaka was seated to the south, facing north, in front of his gods.  
pacchimāya disāya virūpakkho mahārājā puratthābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā;  
с западной стороны, лицом к востоку, сидел Великий царь Вирупаккха, чтимый богами;  
The Great King Virūpakkha was seated to the west, facing east, in front of his gods.  
uttarāya disāya vessavaṇo mahārājā dakkhiṇābhimukho nisinno hoti deve purakkhatvā.  
с северной стороны, лицом к югу, сидел Великий царь Вессавана, чтимый богами.  
The Great King Vessavaṇa was seated to the north, facing south, in front of his gods.  
Ko nu kho, bho, pahoti imaṁ mahāpathaviṁ uttarena āyataṁ dakkhiṇena sakaṭamukhaṁ sattadhā samaṁ suvibhattaṁ vibhajitun”ti?  
Кто же [из вас], почтенные, способен хорошо разделить поровну на семь частей эту великую землю, простирающуюся с севера на юг, словно передняя часть повозки?“  
Who is able to neatly divide into seven equal parts this great land, so broad in the north and narrow as the front of a cart in the south?”  
“etu, bhavaṁ govindo imaṁ mahāpathaviṁ uttarena āyataṁ dakkhiṇena sakaṭamukhaṁ sattadhā samaṁ suvibhattaṁ vibhajatū”ti.  
„Пусть досточтимый [Махаговинда пойдет и хорошо разделит поровну на семь частей эту великую землю, простирающуюся с севера на юг, словно передняя часть повозки“.  
“Come, let the good Steward neatly divide into seven equal parts this great land, so broad in the north and narrow as the front of a cart in the south.”  
“Evaṁ, bho”ti kho bho mahāgovindo brāhmaṇo reṇussa rañño paṭissutvā imaṁ mahāpathaviṁ uttarena āyataṁ dakkhiṇena sakaṭamukhaṁ sattadhā samaṁ suvibhattaṁ vibhaji.  
„Хорошо, почтенный“, — согласился брахман Махаговинда с царем Рену, и вот, почтенные, он хорошо разделил поровну на семь частей эту великую землю, простирающуюся с севера на юг, словно передняя часть повозки,  
“Yes, sir,” replied the Great Steward, and did as he was asked.  
Sabbāni sakaṭamukhāni paṭṭhapesi.  
и распределил все [части], словно передние части повозки.  
All were arranged like the fronts of carts,  
Atha kho, bho, brahmā sanaṅkumāro mahāgovindassa brāhmaṇassa cetasā cetoparivitakkamaññāya—seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evameva—brahmaloke antarahito mahāgovindassa brāhmaṇassa sammukhe pāturahosi.  
И вот, почтенные, Брахма Сананкумара постиг умом размышление, возникшее у брахмана Махаговинды, и подобно тому как сильный человек вытягивает согнутую руку или сгибает вытянутую руку, так же точно он исчез из мира Брахмы и появился перед лицом брахмана Махаговинды.  
And then Brahmā Sanaṅkumāra, knowing the Great Steward’s train of thought, as easily as a strong person would extend or contract their arm, vanished from the Brahmā realm and reappeared in the Great Steward’s presence.  

‘na kho me, mārisa, so bhagavā sammukhā diṭṭho, api ca sutoyeva me so bhagavā devānaṁ tāvatiṁsānaṁ sudhammāyaṁ sabhāyaṁ upanaccantiyā.   „Досточтимый, я не видела в лицо этого Благостного, но я слышала об этом Благостном, когда танцевала в зале Судхамма у тридцати трех богов.  
‘Dear sir, I have not personally seen the Buddha. But I did hear about him when I went to dance for the gods of the thirty-three in the Hall of Justice.  
“Ye te, bhante, devā amhehi paṭhamataraṁ tāvatiṁsakāyaṁ upapannā, tesaṁ me sammukhā sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
«Господин, я слышал из уст, я воспринял из уст тех богов, которые еще прежде нас родились в сонме тридцати трех,  
“Sir, I have heard and learned this in the presence of the gods who were reborn in the host of the thirty-three before me:  
‘kutomukhā nāma tumhe, mārisā, tassa bhagavato dhammaṁ assuttha— 
„Где же вы были, досточтимые, что не услышали истины этого Благостного?  
‘Where on earth were you at, good sirs, when you heard the Buddha’s teaching!  
Kutomukhā nāma ime bhavanto,  
Где же были эти досточтимые, 
Where on earth were these good sirs at  

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   Вот, монахи, монах уйдя в дикую местность или к корням дерева или в пустое жилище, садится, разровняв сидение, удерживая тело прямо, установив фокусировку (памятование) на всё лицо - рот.  
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence.  
Seyyathāpi, bhikkhave, ubhatomukhā putoḷi pūrā nānāvihitassa dhaññassa, seyyathidaṁ—sālīnaṁ vīhīnaṁ muggānaṁ māsānaṁ tilānaṁ taṇḍulānaṁ. Tamenaṁ cakkhumā puriso muñcitvā paccavekkheyya: ‘ime sālī, ime vīhī ime muggā ime māsā ime tilā ime taṇḍulā’ti.  
Подобно тому, монахи, как если бы была сумка с отверстиями на обоих концах, наполненная различными сортами зерна, в частности: горного риса, неочищенного риса, фасоли, гороха, кунжута и очищенного риса. И если зрячий человек открыл бы сумку и стал пересматривать её содержимое следующим образом: ‘Это – горный рис, это – неочищенный рис, это – фасоль, это – горох, это – кунжут, это – очищенный рис’.  
It’s as if there were a bag with openings at both ends, filled with various kinds of grains, such as fine rice, wheat, mung beans, peas, sesame, and ordinary rice. And someone with clear eyes were to open it and examine the contents: ‘These grains are fine rice, these are wheat, these are mung beans, these are peas, these are sesame, and these are ordinary rice.’  

Atha kho setabyakā brāhmaṇagahapatikā setabyāya nikkhamitvā saṅghasaṅghī gaṇībhūtā uttarenamukhā gacchanti yena siṁsapāvanaṁ.   И вот брахманы-домоправители из Сетавьи, собравшись толпами и оставив Сетавью, направились к северу и приблизились к синсаповой роще.  
Then, having departed Setavyā, they formed into companies and headed north to the grove.  
Addasā kho pāyāsi rājañño setabyake brāhmaṇagahapatike setabyāya nikkhamitvā saṅghasaṅghī gaṇībhūte uttarenamukhe gacchante yena siṁsapāvanaṁ,  
И принц Паяси увидел, как брахманы-домоправители из Сетавьи, собравшись толпами и оставив Сетавью, направились к северу и приблизились к синсаповой роще.  
He saw the brahmins and householders heading north towards the grove,  
“kiṁ nu kho, bho khatte, setabyakā brāhmaṇagahapatikā setabyāya nikkhamitvā saṅghasaṅghī gaṇībhūtā uttarenamukhā gacchanti yena siṁsapāvanan”ti?  
«Почему это, почтенный стражник, брахманы-домоправители из Сетавьи, собравшись толпами и оставив Сетавью, направились к северу и приблизились к синсаповой роще?»  
“My butler, why are the brahmins and householders heading north towards the grove?”  
‘tena hi, bho, imaṁ purisaṁ jīvantaṁyeva kumbhiyā pakkhipitvā mukhaṁ pidahitvā allena cammena onandhitvā allāya mattikāya bahalāvalepanaṁ karitvā uddhanaṁ āropetvā aggiṁ dethā’ti.  
„Тогда, почтенные, взвесьте этого человека живьем на весах, умертвите, задушив тетивой, и снова взвесьте на весах“.  
‘Well then, sirs, place this man in a pot while he’s still alive. Close up the mouth, bind it up with damp leather, and seal it with a thick coat of damp clay. Then lift it up on a stove and light the fire.’  
Te me ‘sādhū’ti paṭissutvā taṁ purisaṁ jīvantaṁyeva kumbhiyā pakkhipitvā mukhaṁ pidahitvā allena cammena onandhitvā allāya mattikāya bahalāvalepanaṁ karitvā uddhanaṁ āropetvā aggiṁ denti.  
Они согласились со мной, [сказав]: „Хорошо“, — поместили этого человека живьем в сосуд, заткнули отверстие, завернули [сосуд] во влажную кожу, плотно облепили влажной глиной, поставили в печь и разожгли огонь.  
They agree, and do what I ask.  
Yadā mayaṁ jānāma ‘kālaṅkato so puriso’ti, atha naṁ kumbhiṁ oropetvā ubbhinditvā mukhaṁ vivaritvā saṇikaṁ nillokema:  
Когда мы рассудили: „Этот человек окончил свои дни“, мы вытащили и развязали горшок, открыли отверстие и осторожно заглянули [в него с мыслью]:  
When we know that that man has passed away, we lift down the pot and break it open, uncover the mouth, and slowly peek inside, thinking,  

Tena kho pana samayena acelo korakkhattiyo kukkuravatiko catukkuṇḍiko chamānikiṇṇaṁ bhakkhasaṁ mukheneva khādati, mukheneva bhuñjati.   И в это самое время [там был] обнаженный аскет Кораккхаттия, который вел себя по-собачьи, — ходил на четвереньках, брал прямо ртом и ел прямо ртом брошенную на землю пищу.  
Now at that time a naked ascetic who was an aristocrat of Kuru had taken a vow to behave like a dog. When food is tossed on the ground, he gets down on all fours, eating and devouring it just with his mouth.  
Addasā kho, bhaggava, sunakkhatto licchaviputto acelaṁ korakkhattiyaṁ kukkuravatikaṁ catukkuṇḍikaṁ chamānikiṇṇaṁ bhakkhasaṁ mukheneva khādantaṁ mukheneva bhuñjantaṁ.  
И вот, Бхаггава, сын личчхавов Сунаккхатта увидел обнаженного аскета Кораккхаттию, который вел себя по-собачьи, — ходил на четвереньках, брал прямо ртом и ел прямо ртом брошенную на землю пищу.  
Sunakkhatta saw him doing this  
‘sādhurūpo vata bho ayaṁ samaṇo catukkuṇḍiko chamānikiṇṇaṁ bhakkhasaṁ mukheneva khādati, mukheneva bhuñjatī’ti.  
„Поистине, превосходен на вид этот архат, отшельник, который ходит на четвереньках, берет прямо ртом и ест прямо ртом брошенную на землю пищу“.  
‘That ascetic is a holy man!’  
‘Nanu te, sunakkhatta, imaṁ acelaṁ korakkhattiyaṁ kukkuravatikaṁ catukkuṇḍikaṁ chamānikiṇṇaṁ bhakkhasaṁ mukheneva khādantaṁ mukheneva bhuñjantaṁ disvāna etadahosi— 
„Разве, Сунаккхатта, видя этого обнаженного аскета Кораккхаттию, ведущего себя по-собачьи, ходящего на четвереньках, берущего прямо ртом и едящего прямо ртом брошенную на землю пищу, ты не подумал так:  
‘When you saw that naked ascetic of Kuru, didn’t you think,  
sādhurūpo vata bho ayaṁ samaṇo catukkuṇḍiko chamānikiṇṇaṁ bhakkhasaṁ mukheneva khādati, mukheneva bhuñjatī’ti?  
‘Поистине, превосходен на вид этот архат, отшельник, который ходит на четвереньках, берет прямо ртом и ест прямо ртом брошенную на землю пищу?’“  
“That ascetic is a holy man!”?’  
‘abhabbo kho, sunakkhatta, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
„Неспособен, Сунаккхатта, обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого [ложного] воззрения, предстать перед моим лицом.  
‘Sunakkhatta, the naked ascetic Pāṭikaputta is not capable of meeting me face to face, unless he gives up that statement and that intention, and lets go of that view.  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyā’ti.  
‘Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы’, то у него расколется голова“.  
meet me face to face without giving up those things, his head may explode.’  
abhabbo acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
Pāṭikaputta is not capable of meeting the Buddha face to face, otherwise  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
his head may explode.  
Acelo ca, bhante, pāthikaputto virūparūpena bhagavato sammukhībhāvaṁ āgaccheyya, tadassa bhagavato musā’ti.  
Нет в пер. А.Я. Сыркина: Но аскет Патикапутта бы мог прийти в каком-нибудь другом обличье и таким образом слова Благословенного оказались бы неправдой!“  
But Pāṭikaputta might meet the Buddha face to face in disguise, proving the Buddha wrong.’  
abhabbo acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti?  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’, —  
 
abhabbo, bhante, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā bhagavato sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyā’ti?  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’, —  
 
abhabbo acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
 
abhabbo, bhante, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā bhagavato sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
 
abhabbo ca, bhante, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā bhagavato sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
Господин, неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя эти речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед лицом Благостного.  
Pāṭikaputta is not capable of meeting the Buddha face to face, otherwise  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
his head may explode.”  
Iti kho, sunakkhatta, cetasā ceto paricca vidito ceva me acelo pāthikaputto abhabbo acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
Итак, Сунаккхатта и [сам я], охватив разумом [судьбу] обнаженного аскета Патикапутты, знаю: ‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
Thus I both made that statement after comprehending Pāṭikaputta’s mind with my mind,  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
 
abhabbo, bhante, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā bhagavato sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед лицом Благостного.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
 
‘abhabbo kho, āvuso, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
„Почтенные, неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
‘The naked ascetic Pāṭikaputta is not capable of meeting me face to face, unless he gives up that statement and that intention, and lets go of that view.  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyā’ti.  
‘Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы’, то у него расколется голова“.  
meet me face to face without giving up those things, his head may explode.’  
abhabbo kho acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
that you’re not capable of meeting him face to face.  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’“.  
 
‘abhabbo kho, āvuso, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
„Почтенные, неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
‘Pāṭikaputta is not capable of meeting me face to face, otherwise  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyya.  
‘Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы’, то у него расколется голова.  
his head may explode.  
Abhabbo pana acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyā’ti.  
‘Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы’, то у него расколется голова“.  
 
abhabbo acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
‘Неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
that you’re not capable of meeting him face to face.  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyya.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова.  
 
Abhabbo pana acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
Неспособен обнаженный аскет Патикапутта не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
 
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ āgaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyāti.  
'Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы', то у него расколется голова’.  
 
‘abhabbo kho, āvuso, acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
„Почтенные, неспособен обнаженный аскет Патикапутта, не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
‘The naked ascetic Pāṭikaputta is not capable of meeting me face to face, unless he gives up that statement and that intention, and lets go of that view.  
ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyya.  
‘Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы’, то у него расколется голова.  
meet me face to face without giving up those things, his head may explode.  
Abhabbo pana acelo pāthikaputto taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā mama sammukhībhāvaṁ āgantuṁ.  
Неспособен обнаженный аскет Патикапутта не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, предстать перед моим лицом.  
Pāṭikaputta is not capable of meeting me face to face, otherwise  
Sacepissa evamassa—ahaṁ taṁ vācaṁ appahāya taṁ cittaṁ appahāya taṁ diṭṭhiṁ appaṭinissajjitvā samaṇassa gotamassa sammukhībhāvaṁ gaccheyyanti, muddhāpi tassa vipateyyā’ti.  
Если же он думает: ‘Не оставляя этой речи, не оставляя этой мысли, не отвергнув этого воззрения, я предстану перед лицом отшельника Готамы’, то у него расколется голова“.  
his head may explode.’  

so na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti, na eḷakamantaraṁ, na daṇḍamantaraṁ, na musalamantaraṁ, na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ, na gabbhiniyā, na pāyamānāya, na purisantaragatāya, na saṅkittīsu, na yattha sā upaṭṭhito hoti, na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī, na macchaṁ, na maṁsaṁ, na suraṁ, na merayaṁ, na thusodakaṁ pivati,   Он не принимает [пищи] ни с края сковороды, ни [находящейся] на пороге, ни среди палок, ни среди ступок, ни от двух едящих, ни от беременной, ни от кормящей [младенца], ни от соединившейся с мужчиной, ни собранной [пищи], ни там, где находится собака, ни там, где роями слетаются мухи, [не ест] ни рыбы, ни мяса, не пьет ни хмельного, ни спиртного, ни отвара шелухи. Он довольствуется милостыней в одном доме и одним куском, или в двух домах и двумя кусками, или в семи домах и семью кусками.  
They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breast-feeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
Возвратившись с чашей для милостыни, он сидит [там] после еды, скрестив под собой ноги, держа прямо тело, пребывая в сосредоточенном внимании.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  
Evaṁ vutte, nigrodho paribbājako tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.  
Когда так было сказано, странствующий аскет Нигродха сел, пребывая в молчании, пребывая в беспокойстве, опустив плечи, поникнув головой, угнетенный, неспособный возразить.  
When he said this, Nigrodha sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho bhagavā nigrodhaṁ paribbājakaṁ tuṇhībhūtaṁ maṅkubhūtaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā nigrodhaṁ paribbājakaṁ etadavoca:  
21. И тогда Благостный, видя странствующего аскета Нигродху, пребывающим в молчании, пребывающим в беспокойстве, опустившим плечи, поникшим головой, угнетенным, неспособным возразить, так сказал странствующему аскету Нигродхе:  
Knowing this, the Buddha said to him,  
Evaṁ vutte, te paribbājakā tuṇhībhūtā maṅkubhūtā pattakkhandhā adhomukhā pajjhāyantā appaṭibhānā nisīdiṁsu yathā taṁ mārena pariyuṭṭhitacittā.  
Когда так было сказано, те странствующие аскеты сели, пребывая в молчании, пребывая в беспокойстве, опустив плечи, поникнув головой, угнетенные, неспособные возразить, — ибо сердцем их завладел Мара.  
When this was said, those wanderers sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say, as if their minds were possessed by Māra.  

Atha kho taṁ, bhikkhave, cakkaratanaṁ samuddapariyantaṁ pathaviṁ abhivijinitvā tameva rājadhāniṁ paccāgantvā rañño cakkavattissa antepuradvāre atthakaraṇapamukhe akkhāhataṁ maññe aṭṭhāsi rañño cakkavattissa antepuraṁ upasobhayamānaṁ.   И тогда, монахи, это колесо-сокровище, пронеся победу по [всей] земле вплоть до границ океана, возвратилось в ту царскую столицу и остановилось в целости у входа во внутренние покои царя, повелителя мира, я бы сказал, [словно] украшая внутренние покои царя повелителя мира.  
And then the wheel-treasure, having triumphed over this land surrounded by ocean, returned to the royal capital. There it stood still by the gate to the royal compound at the High Court as if fixed to an axle, illuminating the royal compound.  
Asītivassasahassāyukesu, bhikkhave, manussesu imasmiṁ jambudīpe caturāsītinagarasahassāni bhavissanti ketumatīrājadhānīpamukhāni.  
У людей, живущих восемьдесят тысяч лет, монахи, в этой Джамбудипе будет восемьдесят четыре тысячи городов во главе с царской столицей Кетумати.  
There will be 84,000 cities in the Black Plum Tree Land, with the royal capital of Ketumatī foremost.  

appeva nāma labheyyāma bhagavato santikā dhammiṁ kathaṁ savanāyā”ti.   может быть мы удостоимся услышать вблизи Благостного беседу об истине».  
Hopefully we’ll get to hear a Dhamma talk from him.”  
santikā → sammukhā (sya-all, mr)  
Brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā.  
Брахманы — настоящие дети Брахмы, родившиеся из [его] уст — рожденные Брахмой, сотворенные Брахмой, наследники Брахмы.  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.  
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.  
брахманы — настоящие дети Брахмы, родившиеся из [его] уст — рожденные Брахмой, сотворенные Брахмой, наследники Брахмы“.  
 
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.  
брахманы — настоящие дети Брахмы, родившиеся из [его] уст — рожденные Брахмой, сотворенные Брахмой, наследники Брахмы“.  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.’  
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.  
брахманы — настоящие дети Брахмы, родившиеся из [его] уст — рожденные Брахмой, сотворенные Брахмой, наследники Брахмы“.  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.’  
‘bhagavatomhi putto oraso mukhato jāto dhammajo dhammanimmito dhammadāyādo’ti.  
„Я — настоящий сын Благостного, родившийся из [его] уст, рожденный истиной, сотворенный истиной, наследник истины“.  
‘I am the Buddha’s true-born son, born from his mouth, born of principle, created by principle, heir to principle.’  

‘sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ, sammukhā paṭiggahitaṁ:   “— то спрошенный так, господин, я бы разъяснил:  
‘Reverends, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ, sammukhā paṭiggahitaṁ:  
Друг, я слышал это из уст, воспринял из уст Благостного:  
And I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Sammukhā metaṁ, āvuso, bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ:  
Друг, я слышал это из уст, воспринял из уст Благостного:  
And I have also heard and learned this in the presence of the Buddha:  
Iti hidaṁ āyasmā sāriputto bhagavato sammukhā sampasādaṁ pavedesi.  
И так, достопочтенный Сарипутта возгласил перед лицом Благостного о [своей] вере.  
That’s how Venerable Sāriputta declared his confidence in the Buddha’s presence.  

Tassa kālaṅkiriyāya bhinnā nigaṇṭhā dvedhikajātā bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti:   И когда он окончил свои дни, нигантхи разделились — возник раскол на две части, возникли споры, возникли ссоры, они вступили в распри и стали уязвлять друг друга словесными ударами:  
With his passing the Jain ascetics split, dividing into two factions, arguing, quarreling, and disputing, continually wounding each other with barbed words:  

Uttamappamukhatāya vindati.   В высшей степени счастливых.  
of excellence and supremacy.  
Caturo dasassa mukhajā susaṇṭhitā.  
Их у него сорок, растущих во рту, хорошо расположенных.  
forty standing prominent in his mouth.  

“Yato kho, gahapatiputta, ariyasāvakassa cattāro kammakilesā pahīnā honti, catūhi ca ṭhānehi pāpakammaṁ na karoti, cha ca bhogānaṁ apāyamukhāni na sevati, so evaṁ cuddasa pāpakāpagato chaddisāpaṭicchādī   3. «Поскольку, сын домоправителя, праведный ученик отказывается от четырех порочных действий и не совершает порочных дел, [стоящих] на четырех основаниях, и не служит шести удовольствиям, ведущим к бедствию, он, избегая таким образом четырнадцать проступков, покрывает шесть сторон света,  
“Householder’s son, a noble disciple gives up four corrupt deeds, doesn’t do bad deeds on four grounds, and avoids six drains on wealth. When they’ve left these fourteen bad things behind they have the six directions covered.  
4. Cha apāyamukhāni  
4. Шесть каналов растраты богатства  
4. Six Drains on Wealth  
“Katamāni cha bhogānaṁ apāyamukhāni na sevati?  
Каким же шести удовольствиям, ведущим к бедствию, он не служит?  
“What six drains on wealth do they avoid?  
Surāmerayamajjappamādaṭṭhānānuyogo kho, gahapatiputta, bhogānaṁ apāyamukhaṁ, vikālavisikhācariyānuyogo bhogānaṁ apāyamukhaṁ, samajjābhicaraṇaṁ bhogānaṁ apāyamukhaṁ, jūtappamādaṭṭhānānuyogo bhogānaṁ apāyamukhaṁ, pāpamittānuyogo bhogānaṁ apāyamukhaṁ, ālasyānuyogo bhogānaṁ apāyamukhaṁ.  
Приверженность к хмельным, спиртным, опьяняющим напиткам, вызывающим легкомыслие, — это, сын домоправителя, [одно] из удовольствий, ведущее к бедствию. Приверженность к хождению по улицам в неурочное время — [одно] из удовольствий, ведущее к бедствию. Приверженность к посещению празднеств — [одно] из удовольствий, ведущее к бедствию. Приверженность к игре в кости, вызывающей легкомыслие, — [одно] из удовольствий, ведущее к бедствию. Приверженность к дурным друзьям — [одно] из удовольствий, ведущее к бедствию. Приверженность к лени — [одно] из удовольствий, ведущее к бедствию.  
Habitually engaging in the following things is a drain on wealth: drinking alcohol; roaming the streets at night; frequenting festivals; gambling; bad friends; laziness.  
Pāpakampissa anujānāti, kalyāṇampissa anujānāti, sammukhāssa vaṇṇaṁ bhāsati, parammukhāssa avaṇṇaṁ bhāsati.  
он соглашается на дурное, не соглашается на хорошее, говорит [о тебе] в глаза хорошее и говорит за глаза нехорошее.  
They support you equally in doing bad and doing good. They praise you to your face, and put you down behind your back.  

Pajjunno sumano sumukho;   Паджджунна, Сумана, Сумукха,  
Pajjunna, Sumana, Sumukha,  
Dadhimukho maṇi māṇivaro dīgho,  
Дадхимукха, Мани, Маничара, Дигха и  
Dadhimukha, Maṇi, Māṇivara, Dīgha,  
Pajjunno sumano sumukho;  
Паджджунна, Сумана, Сумукха,  
 
Dadhimukho maṇi māṇivaro dīgho,  
Дадхимукха, Мани, Маничара, Дигха и  
 

Atha kho bhagavā nivāsetvā pattacīvaramādāya saddhiṁ bhikkhusaṅghena yena sandhāgāraṁ tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā pāde pakkhāletvā sandhāgāraṁ pavisitvā majjhimaṁ thambhaṁ nissāya puratthābhimukho nisīdi.   И вот Благостный оделся, взял сосуд для подаяний и верхнюю одежду, приблизился с толпой монахов к месту собраний; приблизившись, он омыл ноги, вошел в место собраний и сел лицом к востоку, прислонившись к средней колонне.  
Then the Buddha robed up and, taking his bowl and robe, went to the new town hall together with the Saṅgha of mendicants. Having washed his feet he entered the town hall and sat against the central column facing east.  
Bhikkhusaṅghopi kho pāde pakkhāletvā sandhāgāraṁ pavisitvā pacchimaṁ bhittiṁ nissāya puratthābhimukho nisīdi bhagavantaṁyeva purakkhatvā.  
И толпа монахов омыла ноги, вошла в место собраний и, чтя Благостного, села лицом к востоку, прислонившись к западной стене.  
The Saṅgha of mendicants also washed their feet, entered the town hall, and sat against the west wall facing east, with the Buddha right in front of them.  
Pāveyyakāpi kho mallā pāde pakkhāletvā sandhāgāraṁ pavisitvā puratthimaṁ bhittiṁ nissāya pacchimābhimukhā nisīdiṁsu bhagavantaṁyeva purakkhatvā.  
И павийские маллы омыли ноги, вошли в место собраний и, чтя Благостного, сели лицом к западу, прислонившись к восточной стене.  
The Mallas of Pāvā also washed their feet, entered the town hall, and sat against the east wall facing west, with the Buddha right in front of them.  
Tassa kālaṅkiriyāya bhinnā nigaṇṭhā dvedhikajātā bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti:  
И когда он окончил свои дни, нигантхи разделились — возник раскол на две части, возникли споры, возникли ссоры, они вступили в распри и стали уязвлять друг друга словесными ударами:  
With his passing the Jain ascetics split, dividing into two factions, arguing, quarreling, and disputing, continually wounding each other with barbed words:  
sammukhāvinayo dātabbo, sativinayo dātabbo, amūḷhavinayo dātabbo, paṭiññāya kāretabbaṁ, yebhuyyasikā, tassapāpiyasikā, tiṇavatthārako.  
следует выносить суждение, находясь в присутствии [обвиняемого]; следует выносить суждение, [учитывая его] собственное сознание; следует выносить суждение, [учитывая] отсутствие ослепления; следует вызывать признание [вины]; [следует выносить решение] большинством; [следует решать], в чем [обвиняемый] виновен; [следует улаживать дело, словно] покрывая [его] травой.  
Resolution face-to-face to be applied. Resolution through recollection to be granted. Resolution because of past insanity to be granted. Acting according to what has been admitted. Majority decision. Further penalty. Covering over as if with grass.  

Evameva kho, āvuso, ye te puggalā assaddhā, jīvikatthā na saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā, saṭhā māyāvino ketabino uddhatā unnaḷā capalā mukharā vikiṇṇavācā, indriyesu aguttadvārā, bhojane amattaññuno, jāgariyaṁ ananuyuttā, sāmaññe anapekkhavanto, sikkhāya na tibbagāravā, bāhulikā sāthalikā, okkamane pubbaṅgamā, paviveke nikkhittadhurā, kusītā hīnavīriyā muṭṭhassatī asampajānā asamāhitā vibbhantacittā duppaññā eḷamūgā, tesaṁ āyasmā sāriputto iminā dhammapariyāyena hadayā hadayaṁ maññe aññāya tacchati.   Точно также, друг, бывают люди, не имеющие веры, которые ушли из жизни домохозяйской в жизнь бездомную не из-за веры, а ради того, чтобы добыть себе средства к жизни. Они жуликоватые, лживые, предательские, высокомерные, неискренние, самовлюблённые, грубые, беспорядочные в своих речах, не охраняют способности [органов чувств], неумеренны в еде, не предаются бодрствованию, не интересуются затворничеством, не особо уважают тренировку, проживают в роскоши, беспечные, превосходят других в своём падении, пренебрегают затворничеством, ленивые, не имеющие усердия, не осознанные, не бдительные, не сосредоточенные, с блуждающими умами, лишённые мудрости, тупоумные. Достопочтенный Сарипутта своей беседой по Дхамме выправляет их изъяны, как если бы он знал мой ум своим умом!  
In the same way, there are those faithless people who went forth from the lay life to homelessness not out of faith but to earn a livelihood. They’re devious, deceitful, and sneaky. They’re restless, insolent, fickle, scurrilous, and loose-tongued. They do not guard their sense doors or eat in moderation, and they are not dedicated to wakefulness. They don’t care about the ascetic life, and don’t keenly respect the training. They’re indulgent and slack, leaders in backsliding, neglecting seclusion, lazy, and lacking energy. They’re unmindful, lacking situational awareness and immersion, with straying minds, witless and stupid. Venerable Sāriputta planes their faults with this exposition of the teaching as if he knows my heart with his heart!  
Ye pana te kulaputtā saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā, asaṭhā amāyāvino aketabino anuddhatā anunnaḷā acapalā amukharā avikiṇṇavācā, indriyesu guttadvārā, bhojane mattaññuno, jāgariyaṁ anuyuttā, sāmaññe apekkhavanto, sikkhāya tibbagāravā, na bāhulikā na sāthalikā, okkamane nikkhittadhurā, paviveke pubbaṅgamā, āraddhavīriyā pahitattā upaṭṭhitassatī sampajānā samāhitā ekaggacittā paññavanto aneḷamūgā, te āyasmato sāriputtassa imaṁ dhammapariyāyaṁ sutvā pivanti maññe, ghasanti maññe vacasā ceva manasā ca:  
Но есть представители клана, которые ушли из жизни домохозяйской в жизнь бездомную благодаря вере, не жуликоватые… не беспорядочные в своих речах; которые охраняют способности [органов чувств], предаются бодрствованию, интересуются затворничеством, имеют великое уважение к тренировке, не проживают в роскоши и не беспечны, усердны в том, чтобы избежать падения, они превосходят других в затворничестве, усердные, решительные, утверждены в осознанности, бдительные, сосредоточенные, с собранными умами, обладающие мудростью, не тупоумные. Эти, услышав беседу по Дхамме от достопочтенного Сарипутты, словом и мыслью как будто бы едят и пьют её.  
But there are those gentlemen who went forth from the lay life to homelessness out of faith. They’re not devious, deceitful, and sneaky. They’re not restless, insolent, fickle, scurrilous, and loose-tongued. They guard their sense doors and eat in moderation, and they are dedicated to wakefulness. They care about the ascetic life, and keenly respect the training. They’re not indulgent or slack, nor are they leaders in backsliding, neglecting seclusion. They’re energetic and determined. They’re mindful, with situational awareness, immersion, and unified minds; wise, not stupid. Hearing this exposition of the teaching from Venerable Sāriputta, they drink it up and devour it, as it were. And in speech and thought they say:  
evameva kho, āvuso, ye te kulaputtā saddhā agārasmā anagāriyaṁ pabbajitā, asaṭhā amāyāvino aketabino anuddhatā anunnaḷā acapalā amukharā avikiṇṇavācā, indriyesu guttadvārā, bhojane mattaññuno, jāgariyaṁ anuyuttā, sāmaññe apekkhavanto, sikkhāya tibbagāravā, na bāhulikā na sāthalikā, okkamane nikkhittadhurā, paviveke pubbaṅgamā, āraddhavīriyā pahitattā upaṭṭhitassatī sampajānā samāhitā ekaggacittā paññavanto aneḷamūgā, te āyasmato sāriputtassa imaṁ dhammapariyāyaṁ sutvā pivanti maññe, ghasanti maññe vacasā ceva manasā ca:  
точно также, есть представители клана, которые ушли из жизни домохозяйской… словом и мыслью как будто бы едят и пьют её.  
In the same way, those gentlemen who went forth from the lay life to homelessness out of faith … say:  

Seyyathāpi, bhikkhave, vatthaṁ saṅkiliṭṭhaṁ malaggahitaṁ acchodakaṁ āgamma parisuddhaṁ hoti pariyodātaṁ, ukkāmukhaṁ vā panāgamma jātarūpaṁ parisuddhaṁ hoti pariyodātaṁ;   Подобно тому, как с помощью чистой воды загрязнённая и запятнанная ткань становится чистой и яркой, или же подобно тому, как золото становится чистым и ярким с помощью печи,  
Compare with cloth that is dirty and soiled; it can be made pure and clean by pure water. Or unrefined gold, which can be made pure and bright by a forge.  

Idha, bhikkhave, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati, pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   И как, монахи, монах пребывает в созерцании тела как тела? Вот монах, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустую хижину, садится. Скрестив ноги, держа тело прямым, установив осознанность впереди,  
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence.  
Seyyathāpi, bhikkhave, ubhatomukhā putoḷi pūrā nānāvihitassa dhaññassa, seyyathidaṁ—sālīnaṁ vīhīnaṁ muggānaṁ māsānaṁ tilānaṁ taṇḍulānaṁ. Tamenaṁ cakkhumā puriso muñcitvā paccavekkheyya: ‘ime sālī ime vīhī ime muggā ime māsā ime tilā ime taṇḍulā’ti.  
Это как если был бы открытый с обеих сторон мешок, полный разных видов зерна – горного риса, бурого риса, бобов, гороха, проса, белого риса – и человек с хорошим зрением открыл бы его и пересматривал так: «Вот горный рис, вот бурый рис, вот бобы, вот горох, вот просо, вот белый рис»  
It’s as if there were a bag with openings at both ends, filled with various kinds of grains, such as fine rice, wheat, mung beans, peas, sesame, and ordinary rice. And someone with clear eyes were to open it and examine the contents: ‘These grains are fine rice, these are wheat, these are mung beans, these are peas, these are sesame, and these are ordinary rice.’  

So na kumbhimukhā paṭiggaṇhāmi, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāmi, na eḷakamantaraṁ, na daṇḍamantaraṁ, na musalamantaraṁ, na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ, na gabbhiniyā, na pāyamānāya, na purisantaragatāya, na saṅkittīsu, na yattha sā upaṭṭhito hoti, na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī; na macchaṁ na maṁsaṁ na suraṁ na merayaṁ na thusodakaṁ pivāmi;   Я не принимал ничего из горшка или чаши, через порог, через палку, через пестик [ступы]. [Я не принимал] ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины среди мужчин. [Я не принимал] ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи. Я не принимал рыбу или мясо. Я не пил спиртного, вина или забродивших напитков.  
I didn’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where food for distribution is advertised; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. I accepted no fish or meat or liquor or wine, and drank no beer.  

kasāhipi tāḷenti, vettehipi tāḷenti, aḍḍhadaṇḍakehipi tāḷenti; hatthampi chindanti, pādampi chindanti, hatthapādampi chindanti, kaṇṇampi chindanti, nāsampi chindanti, kaṇṇanāsampi chindanti; bilaṅgathālikampi karonti, saṅkhamuṇḍikampi karonti, rāhumukhampi karonti, jotimālikampi karonti, hatthapajjotikampi karonti, erakavattikampi karonti, cīrakavāsikampi karonti, eṇeyyakampi karonti, baḷisamaṁsikampi karonti, kahāpaṇikampi karonti, khārāpatacchikampi karonti, palighaparivattikampi karonti, palālapīṭhakampi karonti, tattenapi telena osiñcanti, sunakhehipi khādāpenti, jīvantampi sūle uttāsenti, asināpi sīsaṁ chindanti.   Цари приказывают хлестать их кнутами, бить тростями, бить дубинами. Они приказывают отрезать им руки, отрезать им ноги, отрезать им руки и ноги; отрезать им уши, отрезать им нос, отрезать им уши и нос. Они приказывают подвергнуть их [пыткам под названием] «котёл с кашей», «бритьё [до состояния] отполированной раковины», «рот Раху», «огненный венок», «пылающая длань», «лезвия травы», «одежда из коры», «антилопа», «мясные крюки», «монеты», «пикелевание щёлоком», «крутящийся штифт», «свёрнутая подстилка». Они приказывают облить их кипящим маслом, приказывают отдать на растерзание собакам, приказывают насадить их заживо на кол, приказывают отрубить им голову мечом.  
whipping, caning, and clubbing; cutting off hands or feet, or both; cutting off ears or nose, or both; the ‘porridge pot’, the ‘shell-shave’, the ‘Rāhu’s mouth’, the ‘garland of fire’, the ‘burning hand’, the ‘bulrush twist’, the ‘bark dress’, the ‘antelope’, the ‘meat hook’, the ‘coins’, the ‘caustic pickle’, the ‘twisting bar’, the ‘straw mat’; being splashed with hot oil, being fed to the dogs, being impaled alive, and being beheaded.  

kasāhipi tāḷenti, vettehipi tāḷenti, aḍḍhadaṇḍakehipi tāḷenti; hatthampi chindanti, pādampi chindanti, hatthapādampi chindanti, kaṇṇampi chindanti, nāsampi chindanti, kaṇṇanāsampi chindanti; bilaṅgathālikampi karonti, saṅkhamuṇḍikampi karonti, rāhumukhampi karonti, jotimālikampi karonti, hatthapajjotikampi karonti, erakavattikampi karonti, cīrakavāsikampi karonti, eṇeyyakampi karonti, baḷisamaṁsikampi karonti, kahāpaṇikampi karonti, khārāpatacchikampi karonti, palighaparivattikampi karonti, palālapīṭhakampi karonti, tattenapi telena osiñcanti, sunakhehipi khādāpenti, jīvantampi sūle uttāsenti, asināpi sīsaṁ chindanti.   Цари приказывают хлестать их кнутами, бить тростями, бить дубинами. Они приказывают отрезать им руки, отрезать им ноги, отрезать им руки и ноги; отрезать им уши, отрезать им нос, отрезать им уши и нос. Они приказывают подвергнуть их [пыткам под названием] «котёл с кашей», «бритьё [до состояния] отполированной раковины», «рот Раху», «огненный венок», «пылающая длань», «лезвия травы», «одежда из коры», «антилопа», «мясные крюки», «монеты», «пикелевание щёлоком», «крутящийся штифт», «свёрнутая подстилка». Они приказывают облить их кипящим маслом, приказывают отдать на растерзание собакам, приказывают насадить их заживо на кол, приказывают отрубить им голову мечом.  
whipping, caning, and clubbing; cutting off hands or feet, or both; cutting off ears or nose, or both; the ‘porridge pot’, the ‘shell-shave’, the ‘Rāhu’s mouth’, the ‘garland of fire’, the ‘burning hand’, the ‘bulrush twist’, the ‘bark dress’, the ‘antelope’, the ‘meat hook’, the ‘coins’, the ‘caustic pickle’, the ‘twisting bar’, the ‘straw mat’; being splashed with hot oil, being fed to the dogs, being impaled alive, and being beheaded.  

Seyyathāpi, āvuso, itthī vā puriso vā, daharo yuvā maṇḍanajātiko, ādāse vā parisuddhe pariyodāte, acche vā udakapatte, sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno, sace tattha passati rajaṁ vā aṅgaṇaṁ vā, tasseva rajassa vā aṅgaṇassa vā pahānāya vāyamati;   Подобно мужчине или женщине – юной, молодой, которой нравятся украшения, которая изучает отражение своего лица в ярком чистом зеркале или в чаше с чистой водой, – если она увидит грязь или пятно на нём, она постарается устранить его.  
Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they see any dirt or blemish there, they’d try to remove it.  

‘aho vatime kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjeyyun’ti.   «Ох, пусть мои цыплята пробьют скорлупки остриями своих когтей и клювов и благополучно вылупятся!»  
‘If only my chicks could break out of the eggshell with their claws and beak and hatch safely!’  
Atha kho bhabbāva te kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjituṁ.  
– всё равно цыплята способны пробить скорлупки остриями своих когтей и клювов и благополучно вылупиться.  
Still they can break out and hatch safely.  

evaṁsampadamidaṁ āyasmantānaṁ satthari sammukhībhūte, taṁ bhagavantaṁ atisitvā, amhe etamatthaṁ paṭipucchitabbaṁ maññatha.   Так и с вами, достопочтенные: вы сидели лицом к лицу с Учителем, но прошли мимо Благословенного, думая, что о значении нужно спрашивать меня.  
Such is the consequence for the venerables. Though you were face to face with the Buddha, you overlooked him, imagining that you should ask me about this matter.  

sace koci bhikkhu āyasmato moḷiyaphaggunassa sammukhā tāsaṁ bhikkhunīnaṁ avaṇṇaṁ bhāsati, tenāyasmā moḷiyaphagguno kupito anattamano adhikaraṇampi karoti.   что если какой-либо монах порицал этих монахинь в его присутствии, он становился злым и недовольным, заводил дисциплинарные разбирательства.  
if any mendicant criticized those nuns in his presence, Phagguna of the Top-Knot got angry and upset, and even instigated disciplinary proceedings.  
Sace pana koci bhikkhu tāsaṁ bhikkhunīnaṁ sammukhā āyasmato moḷiyaphaggunassa avaṇṇaṁ bhāsati, tena tā bhikkhuniyo kupitā anattamanā adhikaraṇampi karonti.  
Если какой-либо монах упрекал достопочтенного Молию Пхаггуну в присутствии тех монахинь, они становились злыми и недовольными, заводили дисциплинарные разбирательства.  
And if any mendicant criticized Phagguna of the Top-Knot in their presence, those nuns got angry and upset, and even instigated disciplinary proceedings.  
sace koci bhikkhu āyasmato moḷiyaphaggunassa sammukhā tāsaṁ bhikkhunīnaṁ avaṇṇaṁ bhāsati, tenāyasmā moḷiyaphagguno kupito anattamano adhikaraṇampi karoti.  
 
 
Sace pana koci bhikkhu tāsaṁ bhikkhunīnaṁ sammukhā āyasmato moḷiyaphaggunassa avaṇṇaṁ bhāsati, tena tā bhikkhuniyo kupitā anattamanā adhikaraṇampi karonti.  
 
 
sace koci bhikkhu tuyhaṁ sammukhā tāsaṁ bhikkhunīnaṁ avaṇṇaṁ bhāsati, tena tvaṁ kupito anattamano adhikaraṇampi karosi.  
что если какой-либо монах порицает этих монахинь в твоём присутствии, ты становишься злым и недовольным, заводишь дисциплинарные разбирательства?  
if any mendicant criticizes those nuns in your presence, you get angry and upset, and even instigate disciplinary proceedings?  
Sace pana koci bhikkhu tāsaṁ bhikkhunīnaṁ sammukhā tuyhaṁ avaṇṇaṁ bhāsati, tena tā bhikkhuniyo kupitā anattamanā adhikaraṇampi karonti.  
Если какой-либо монах упрекает тебя в присутствии тех монахинь, они становятся злыми и недовольными, заводят дисциплинарные разбирательства?  
And if any mendicant criticizes you in those nuns’ presence, they get angry and upset, and even instigate disciplinary proceedings?  
Tasmātiha, phagguna, tava cepi koci sammukhā tāsaṁ bhikkhunīnaṁ avaṇṇaṁ bhāseyya, tatrāpi tvaṁ, phagguna, ye gehasitā chandā ye gehasitā vitakkā te pajaheyyāsi.  
Поэтому, если кто-либо упрекает тех монахинь в твоём присутствии, тебе следует отбросить любые желания и любые мысли, основанные на домохозяйской жизни.  
So if anyone criticizes those nuns in your presence, you should give up any desires or thoughts of the lay life.  
Tasmātiha, phagguna, tava cepi koci sammukhā tāsaṁ bhikkhunīnaṁ pāṇinā pahāraṁ dadeyya, leḍḍunā pahāraṁ dadeyya, daṇḍena pahāraṁ dadeyya, satthena pahāraṁ dadeyya. Tatrāpi tvaṁ, phagguna, ye gehasitā chandā ye gehasitā vitakkā te pajaheyyāsi.  
Если кто-либо ударяет тех монахинь руками, дубиной, палкой, ножом в твоём присутствии, тебе следует отбросить любые желания и любые мысли, основанные на домохозяйской жизни.  
So even if someone strikes those nuns with fists, stones, rods, and swords in your presence, you should give up any desires or thoughts of the lay life.  
Tasmātiha, phagguna, tava cepi koci sammukhā avaṇṇaṁ bhāseyya, tatrāpi tvaṁ, phagguna, ye gehasitā chandā ye gehasitā vitakkā te pajaheyyāsi.  
Если кто-либо упрекает [тебя] в твоём присутствии, тебе следует отбросить любые желания и любые мысли, основанные на домохозяйской жизни.  
So if anyone criticizes you in your presence, you should give up any desires or thoughts of the lay life.  

Evaṁ vutte, ariṭṭho bhikkhu gaddhabādhipubbo tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.   Когда было сказано так, монах Ариттха, бывший охотник на грифов, замолк, смутился, сидел с опущенными плечами и поникшей головой, угрюмый, без ответа.  
When this was said, Ariṭṭha sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho bhagavā ariṭṭhaṁ bhikkhuṁ gaddhabādhipubbaṁ tuṇhībhūtaṁ maṅkubhūtaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā ariṭṭhaṁ bhikkhuṁ gaddhabādhipubbaṁ etadavoca:  
Отметив это, Благословенный сказал ему: 
Knowing this, the Buddha said,  

yassa viññū sabrahmacārī satthu sammukhā anumassa anumassa vaṇṇaṁ bhāsanti, tañca satthā abbhanumodati.   что его мудрые товарищи по святой жизни восхваляют его то за одно, то за другое, в присутствии Учителя.  
in that his sensible spiritual companions praise him point by point in the presence of the Teacher, and that the Teacher seconds that appreciation.  

“cirassutā no, āvuso ānanda, bhagavato sammukhā dhammī kathā.   – Друг Ананда, долгое время мы не слышали Дхаммы из уст самого Благословенного.  
“Reverend, it’s been a long time since we’ve heard a Dhamma talk from the Buddha.  
Sādhu mayaṁ, āvuso ānanda, labheyyāma bhagavato sammukhā dhammiṁ kathaṁ savanāyā”ti.  
Было бы хорошо, если бы мы могли услышать такую беседу, друг Ананда.  
It would be good if we got to hear a Dhamma talk from the Buddha.”  
appeva nāma labheyyātha bhagavato sammukhā dhammiṁ kathaṁ savanāyā”ti.  
Быть может, [тогда] вы услышите беседу по Дхамме из уст самого Благословенного.  
Hopefully you’ll get to hear a Dhamma talk from the Buddha.”  
So kho ahaṁ, bhikkhave, aparena samayena daharova samāno susukāḷakeso, bhadrena yobbanena samannāgato paṭhamena vayasā akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajiṁ.  
И тогда, будучи всё ещё юным, черноволосым молодым человеком, наделённым благословением молодости на первом этапе жизни, я обрил волосы и бороду, надел жёлтые одежды и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, хотя мои отец и мать желали иного и рыдали с заплаканными лицами.  
Some time later, while still with pristine black hair, blessed with youth, in the prime of life—though my mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces—I shaved off my hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness.  

So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещёнными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

‘imāsañca imāsañca vihārasamāpattīnaṁ mayaṁ lābhino’ti, yaṁ no āyasmā anuruddho bhagavato sammukhā yāva āsavānaṁ khayā pakāsetī”ti?   что мы достигли этих пребываний и достижений, которые достопочтенный Ануруддха в присутствии Благословенного описал вплоть до уничтожения пятен [загрязнений ума]?  
gained such and such meditations and attainments, up to the ending of defilements, as you revealed to the Buddha?”  

Idha, sāriputta, bhikkhu pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā:   Вот, Сарипутта, когда монах вернулся с хождения за подаяниями, после принятия пищи он садится, скрестив ноги, выпрямив тело, установив осознанность впереди, и настраивается:  
It’s a mendicant who, after the meal, returns from almsround, sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence, thinking:  

Evaṁ vutte, saccako nigaṇṭhaputto tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.   Когда так было сказано, Саччака, сын нигантхов, замолк, смутился, сидел с опущенными плечами и поникшей головой, угрюмый, без ответа.  
When this was said, Saccaka sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho dummukho licchaviputto saccakaṁ nigaṇṭhaputtaṁ tuṇhībhūtaṁ maṅkubhūtaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā bhagavantaṁ etadavoca:  
И тогда Думмукха, сын Личчхави, увидев Саччаку, сына нигантхов, в таком состоянии, сказал Благословенному:  
Knowing this, the Licchavi Dummukha said to the Buddha,  
“Paṭibhātu taṁ, dummukhā”ti bhagavā avoca.  
– Изложи то, что придумалось тебе, Думмукха.  
“Then speak as you feel inspired,” said the Buddha.  
Evaṁ vutte, saccako nigaṇṭhaputto dummukhaṁ licchaviputtaṁ etadavoca:  
Когда так было сказано, Саччака, сын нигантхов, сказал ему:  
But Saccaka said to him,  
“āgamehi tvaṁ, dummukha, āgamehi tvaṁ, dummukha, (…) na mayaṁ tayā saddhiṁ mantema, idha mayaṁ bhotā gotamena saddhiṁ mantema.  
– Погоди, Думмукха, погоди! Мы говорим не с тобой, здесь мы разговариваем с господином Готамой.  
“Hold on, Dummukha, hold on! I wasn’t talking with you, I was talking with Mister Gotama.  
(…) → (mukharosi tvaṁ dummukha) (bj, sya-all, km) | āgamehi tvaṁ, dummukha → etthantare pāṭho si potthake  
Atha kho saccako nigaṇṭhaputto buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.  
Саччака, сын нигантхов, собственноручно обслужил общину монахов во главе с Буддой превосходной разнообразной едой.  
Then Saccaka served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  

Bhūtapubbaṁ, bho gotama, sārīrikāya dukkhāya vedanāya phuṭṭhassa sato ūrukkhambhopi nāma bhavissati, hadayampi nāma phalissati, uṇhampi lohitaṁ mukhato uggamissati, ummādampi pāpuṇissati cittakkhepaṁ.   В прошлом случалось, что когда одного [из таких отшельников] касалось болезненное телесное чувство, его бёдра становились жёсткими, его сердце разрывалось, горячая кровь хлестала изо рта, он сходил с ума, становился обезумевшим.  
This happened to someone once. Their thighs became paralyzed, their heart burst, hot blood gushed from their mouth, and they went mad and lost their mind.  
Bhūtapubbaṁ, bho gotama, cetasikāya dukkhāya vedanāya phuṭṭhassa sato ūrukkhambhopi nāma bhavissati, hadayampi nāma phalissati, uṇhampi lohitaṁ mukhato uggamissati, ummādampi pāpuṇissati cittakkhepaṁ.  
В прошлом случалось, что когда одного [из таких отшельников] касалось болезненное умственное чувство, его бёдра становились жёсткими, его сердце разрывалось, горячая кровь хлестала изо рта, он сходил с ума, становился обезумевшим.  
This happened to someone once. Their thighs became paralyzed, their heart burst, hot blood gushed from their mouth, and they went mad and lost their mind.  
te na kumbhimukhā paṭiggaṇhanti na kaḷopimukhā paṭiggaṇhanti na eḷakamantaraṁ na daṇḍamantaraṁ na musalamantaraṁ na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ na gabbhiniyā na pāyamānāya na purisantaragatāya na saṅkittīsu na yattha sā upaṭṭhito hoti na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī, na macchaṁ na maṁsaṁ na suraṁ na merayaṁ na thusodakaṁ pivanti.  
Они не принимают ничего из горшка или чаши, через порог, через палку, через пестик [ступы]. [Не принимают] ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины среди мужчин. [Не принимают] ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи. Они не принимают рыбу или мясо. Они не пьют спиртного, вина или забродивших напитков.  
They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
So kho ahaṁ, aggivessana, aparena samayena daharova samāno, susukāḷakeso bhadrena yobbanena samannāgato paṭhamena vayasā, akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ, kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajiṁ.  
И тогда, будучи всё ещё юным, черноволосым молодым человеком, наделённым благословением молодости на первом этапе жизни, я обрил волосы и бороду, надел жёлтые одежды и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, хотя мои отец и мать желали иного и рыдали с заплаканными лицами.  
Some time later, while still with pristine black hair, blessed with youth, in the prime of life—though my mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces—I shaved off my hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness.  
So kho ahaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca assāsapassāsesu uparuddhesu kaṇṇasotehi vātānaṁ nikkhamantānaṁ adhimatto saddo hoti.  
И по мере того как я делал так, громкий звук ветров исходил из моих ушей  
But then winds came out my ears making a loud noise,  
evameva kho me, aggivessana, mukhato ca nāsato ca assāsapassāsesu uparuddhesu kaṇṇasotehi vātānaṁ nikkhamantānaṁ adhimatto saddo hoti.  
точно так же, когда я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом, громкий звук ветров исходил из моих ушей. 
 
So kho ahaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā muddhani ūhananti.  
И по мере того как я делал так, жестокие ветры прорезали мою голову.  
But then strong winds ground my head,  
evameva kho me, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā muddhani ūhananti.  
точно так же, когда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами, жестокие ветры прорезали мою голову. 
 
So kho ahaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā sīse sīsavedanā honti.  
По мере того как я делал так, жестокие боли возникали в моей голове.  
But then I got a severe headache,  
evameva kho me, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā sīse sīsavedanā honti.  
точно так же, когда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами, жестокие боли возникали в моей голове. 
 
So kho ahaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā kucchiṁ parikantanti.  
По мере того как я делал так, жестокие ветры вскрывали мой живот.  
But then strong winds carved up my belly,  
evameva kho me, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā kucchiṁ parikantanti.  
точно так же, когда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами, жестокие ветры вскрывали мой живот. 
 
So kho ahaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimatto kāyasmiṁ ḍāho hoti.  
По мере того как я делал так, моё тело жестоко горело.  
But then there was an intense burning in my body,  
evameva kho me, aggivessana, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimatto kāyasmiṁ ḍāho hoti.  
точно так же, когда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами, в моём теле было жестокое горение. 
 
Yāvañcidaṁ bhoto gotamassa evaṁ āsajja āsajja vuccamānassa, upanītehi vacanappathehi samudācariyamānassa, chavivaṇṇo ceva pariyodāyati, mukhavaṇṇo ca vippasīdati, yathā taṁ arahato sammāsambuddhassa.  
что, когда к господину Готаме обращаются грубо вновь и вновь, нападают с дерзкими течениями речи, цвет его кожи становится ярче, а цвет лица – чище, как и должно быть в случае с тем, кто совершенен и полностью просветлён.  
How when Mister Gotama is repeatedly attacked with inappropriate and intrusive criticism, the complexion of his skin brightens and the color of his face becomes clear, just like a perfected one, a fully awakened Buddha!  
Bhoto pana gotamassa evaṁ āsajja āsajja vuccamānassa, upanītehi vacanappathehi samudācariyamānassa, chavivaṇṇo ceva pariyodāyati, mukhavaṇṇo ca vippasīdati, yathā taṁ arahato sammāsambuddhassa.  
о когда к господину Готаме обращаются грубо вновь и вновь, нападают с дерзкими течениями речи, цвет его кожи становится ярче, цвет лица – чище, как и должно быть в случае с тем, кто совершенен и полностью просветлён.  
But when Mister Gotama is repeatedly attacked with inappropriate and intrusive criticism, the complexion of his skin brightens and the color of his face becomes clear, just like a perfected one, a fully awakened Buddha.  
Bhoto pana gotamassa evaṁ āsajja āsajja vuccamānassa, upanītehi vacanappathehi samudācariyamānassa, chavivaṇṇo ceva pariyodāyati, mukhavaṇṇo ca vippasīdati, yathā taṁ arahato sammāsambuddhassa.  
Но когда к господину Готаме обращаются грубо вновь и вновь, нападают с дерзкими течениями речи, цвет его кожи становится ярче, цвет лица – чище, как и должно быть в случае с тем, кто совершенен и полностью просветлён.  
But when Mister Gotama is repeatedly attacked with inappropriate and intrusive criticism, the complexion of his skin brightens and the color of his face becomes clear, just like a perfected one, a fully awakened Buddha.  

Evaṁ vutte, sāti bhikkhu kevaṭṭaputto tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.   Когда так было сказано, монах Сати, сын рыбака, замолк, смутился, сидел с опущенными плечами и поникшей головой, угрюмый, без ответа.  
When this was said, Sāti sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho bhagavā sātiṁ bhikkhuṁ kevaṭṭaputtaṁ tuṇhībhūtaṁ maṅkubhūtaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā sātiṁ bhikkhuṁ kevaṭṭaputtaṁ etadavoca:  
И тогда, отметив это, Благословенный сказал ему:  
Knowing this, the Buddha said,  
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещёнными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещёнными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  
Seyyathāpi, bhikkhave, udakarahado ubbhidodako. Tassa nevassa puratthimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na pacchimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na uttarāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na dakkhiṇāya disāya udakassa āyamukhaṁ, devo ca na kālena kālaṁ sammādhāraṁ anuppaveccheyya. Atha kho tamhāva udakarahadā sītā vāridhārā ubbhijjitvā tameva udakarahadaṁ sītena vārinā abhisandeyya parisandeyya paripūreyya paripphareyya, nāssa kiñci sabbāvato udakarahadassa sītena vārinā apphuṭaṁ assa.  
Подобно озеру, чьи воды били бы ключами со дна, не имеющему притока с востока, запада, севера или юга. [Озеро] не пополнялось бы время от времени проливным дождём. И тогда прохладные источники, бьющие [на дне] озера, сделали бы так, что прохладная вода пропитывала, промачивала, заливала, наполняла бы озеро, так что не было бы ни единой части во всём озере, которая не была бы наполнена прохладной водой.  
It’s like a deep lake fed by spring water. There’s no inlet to the east, west, north, or south, and the heavens would not properly bestow showers from time to time. But the stream of cool water welling up in the lake drenches, steeps, fills, and spreads throughout the lake. There’s no part of the lake that’s not spread through with cool water.  

‘ehi tvaṁ, bhadramukha, saṅghāṭiko hohi, saṅghāṭikassa te sato saṅghāṭidhāraṇamattena abhijjhālussa abhijjhā pahīyissati, byāpannacittassa byāpādo pahīyissati, kodhanassa kodho pahīyissati, upanāhissa upanāho pahīyissati, makkhissa makkho pahīyissati, paḷāsissa paḷāso pahīyissati, issukissa issā pahīyissati, maccharissa macchariyaṁ pahīyissati, saṭhassa sāṭheyyaṁ pahīyissati, māyāvissa māyā pahīyissati, pāpicchassa pāpikā icchā pahīyissati, micchādiṭṭhikassa micchādiṭṭhi pahīyissatī’ti.   «Ну же, дорогой, будь тем, кто носит сшитую из лоскутов накидку, ведь из-за одного лишь ношения сшитой из лоскутов накидки,  когда ты будешь алчен, ты отбросишь алчность, когда у тебя будет недоброжелательный ум, ты отбросишь недоброжелательный ум… когда у тебя будут неправильные воззрения, ты отбросишь неправильные воззрения».  
‘Please, dearest, wear an outer robe! By doing so you will give up covetousness, ill will, irritability, acrimony, disdain, contempt, jealousy, stinginess, deviousness, deceit, corrupt wishes, and wrong view.’  
‘ehi tvaṁ, bhadramukha, jaṭilako hohi, jaṭilakassa te sato jaṭādhāraṇamattena abhijjhālussa abhijjhā pahīyissati byāpannacittassa byāpādo pahīyissati, kodhanassa kodho pahīyissati …pe… pāpicchassa pāpikā icchā pahīyissati micchādiṭṭhikassa micchādiṭṭhi pahīyissatī’ti.  
«Ну же, дорогой, будь тем, кто носит сшитую из лоскутов накидку, Едь из-за одного лишь ношения сшитой из лоскутов накидки, когда ты будешь алчен, ты отбросишь алчность, когда у тебя будет недоброжелательный ум, ты отбросишь недоброжелательный ум… когда у тебя будут неправильные воззрения, ты отбросишь неправильные воззрения».   
‘Please, dearest, become a matted-hair ascetic! By doing so you will give up covetousness, ill will, irritability, hostility, disdain, contempt, jealousy, stinginess, deviousness, deceit, corrupt wishes, and wrong view.’  
Mukhavaṇṇapasīdanatāpindo,  
" 
" 

so na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti, na eḷakamantaraṁ, na daṇḍamantaraṁ, na musalamantaraṁ, na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ, na gabbhiniyā, na pāyamānāya, na purisantaragatāya, na saṅkittīsu, na yattha sā upaṭṭhito hoti, na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī, na macchaṁ, na maṁsaṁ, na suraṁ, na merayaṁ, na thusodakaṁ pivati.   Он не принимает ничего из горшка или чаши, через порог, через палку, через пестик [ступы]. [Он не принимает] ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины среди мужчин. [Он не принимает] ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи.  Он не принимает рыбу или мясо. Он не пьёт спиртного, вина, или забродивших напитков.  
They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
So sahāpi dukkhena, sahāpi domanassena, assumukhopi rudamāno paripuṇṇaṁ parisuddhaṁ brahmacariyaṁ carati.  
Но всё же в боли и грусти, рыдая с заплаканным лицом, он ведёт совершенную и чистую святую жизнь.   
They lead the full and pure spiritual life in pain and sadness, weeping, with tearful faces.  

Sammukhā kho pana metaṁ bhagavato sutaṁ sammukhā paṭiggahitaṁ—  И вот как я услышал и заучил из уст самого Благословенного:  
Also, I have heard and learned this in the presence of the Buddha:  

Tena kho pana samayena kosambiyaṁ bhikkhū bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti.   И тогда монахи из Косамби начали ссориться и браниться, погрязли в пререканиях, нанося ранения друг другу остриями своих языков.  
Now at that time the mendicants of Kosambī were arguing, quarreling, and disputing, continually wounding each other with barbed words.  
“idha, bhante, kosambiyaṁ bhikkhū bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti, te na ceva aññamaññaṁ saññāpenti, na ca saññattiṁ upenti, na ca aññamaññaṁ nijjhāpenti, na ca nijjhattiṁ upentī”ti.  
 
 
“saccaṁ kira tumhe, bhikkhave, bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharatha,  
– Монахи, правда ли, что вы начали ссориться и браниться, погрязли в пререканиях, нанося ранения друг другу остриями своих языков;  
“Is it really true, mendicants, that you have been arguing, quarreling, and disputing, continually wounding each other with barbed words?  
yasmiṁ tumhe samaye bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharatha, api nu tumhākaṁ tasmiṁ samaye mettaṁ kāyakammaṁ paccupaṭṭhitaṁ hoti sabrahmacārīsu āvi ceva raho ca, mettaṁ vacīkammaṁ …pe… mettaṁ manokammaṁ paccupaṭṭhitaṁ hoti sabrahmacārīsu āvi ceva raho cā”ti?  
Когда вы начинаете ссориться и браниться, погрязаете в пререканиях, нанося ранения друг другу остриями своих языков, – поддерживаете ли вы в этом случае доброжелательность, [выраженную посредством] действий тела, речи и ума как в частном порядке, так и прилюдно, по отношению к вашим товарищам по святой жизни?  
When you’re arguing, quarreling, and disputing, continually wounding each other with barbed words, are you treating your spiritual companions with kindness by way of body, speech, and mind, both in public and in private?”  
“Iti kira, bhikkhave, yasmiṁ tumhe samaye bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharatha, neva tumhākaṁ tasmiṁ samaye mettaṁ kāyakammaṁ paccupaṭṭhitaṁ hoti sabrahmacārīsu āvi ceva raho ca, na mettaṁ vacīkammaṁ …pe… na mettaṁ manokammaṁ paccupaṭṭhitaṁ hoti sabrahmacārīsu āvi ceva raho ca.  
– Итак, монахи, когда вы начинаете ссориться и браниться… – то в этом случае вы не поддерживаете доброжелательности, [выраженной посредством] действий тела, речи и ума как в частном порядке, так и прилюдно, по отношению к вашим товарищам по святой жизни.  
“So it seems that when you’re arguing you are not treating each other with kindness.  
Atha kiñcarahi tumhe, moghapurisā, kiṁ jānantā kiṁ passantā bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharatha, te na ceva aññamaññaṁ saññāpetha, na ca saññattiṁ upetha, na ca aññamaññaṁ nijjhāpetha, na ca nijjhattiṁ upetha?  
Глупцы, что же вы можете знать, что же вы можете видеть, когда вы начинаете ссориться и браниться, погрязаете в пререканиях, нанося ранения друг другу остриями своих языков; когда ни вы сами не можете переубедить друг друга, ни другие не могут переубедить вас; ни вы сами не можете урезонить друг друга, ни другие не могут урезонить вас?  
So what exactly do you know and see, you futile men, that you behave in such a way?  
Sace, bhikkhave, bhikkhu bhaṇḍanajāto kalahajāto vivādāpanno aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudanto viharati, pariyuṭṭhitacittova hoti.  
Если монах начинает ссориться и браниться, погрязает в пререканиях, нанося ранения другим остриём своего языка, то его ум охвачен.  
or arguing, quarreling, and disputing, continually wounding others with barbed words, it’s their mind that’s overcome.  

Atha kho māro pāpimā āyasmato mahāmoggallānassa mukhato uggantvā paccaggaḷe aṭṭhāsi.   И тогда он вышел изо рта достопочтенного Махамоггалланы и встал напротив дверного засова.  
Then Māra came up out of Moggallāna’s mouth and stood against the door.  
‘ime pana muṇḍakā samaṇakā ibbhā kiṇhā bandhupādāpaccā “jhāyinosmā jhāyinosmā”ti pattakkhandhā adhomukhā madhurakajātā jhāyanti pajjhāyanti nijjhāyanti apajjhāyanti.  
«Эти бритоголовые отшельники, эти смуглые слуги, отпрыски ступней Родственника заявляют: «Мы медитирующие! Мы медитирующие! – и, безвольные, с опущенными плечами и поникшей головой, они медитируют, перемедитируют, премедитируют, недомедитируют.  
‘These shavelings, fake ascetics, primitives, black spawn from the feet of our kinsman, say, “We practice absorption meditation! We practice absorption meditation!” Shoulders drooping, downcast, and dopey, they meditate and concentrate and contemplate and ruminate.  
evamevime muṇḍakā samaṇakā ibbhā kiṇhā bandhupādāpaccā “jhāyinosmā jhāyinosmā”ti pattakkhandhā adhomukhā madhurakajātā jhāyanti pajjhāyanti nijjhāyanti apajjhāyanti.  
 
 
evamevime muṇḍakā samaṇakā ibbhā kiṇhā bandhupādāpaccā “jhāyinosmā jhāyinosmā”ti pattakkhandhā adhomukhā madhurakajātā jhāyanti pajjhāyanti nijjhāyanti apajjhāyanti.  
 
 
evamevime muṇḍakā samaṇakā ibbhā kiṇhā bandhupādāpaccā “jhāyinosmā jhāyinosmā”ti pattakkhandhā adhomukhā madhurakajātā jhāyanti pajjhāyanti nijjhāyanti apajjhāyanti.  
 
 
evamevime muṇḍakā samaṇakā ibbhā kiṇhā bandhupādāpaccā “jhāyinosmā jhāyinosmā”ti pattakkhandhā adhomukhā madhurakajātā jhāyanti pajjhāyanti nijjhāyanti apajjhāyantī’ti.  
точно также и эти бритоголовые отшельники, эти смуглые слуги, отпрыски ступней Родственника заявляют: «Мы медитирующие! Мы медитирующие! – и, безвольные, с опущенными плечами и поникшей головой, они медитируют, перемедитируют, премедитируют, недомедитируют».  
In the same way, these shavelings, fake ascetics, primitives, black spawn from the feet of our kinsman, say, “We practice absorption meditation! We practice absorption meditation!” Shoulders drooping, downcast, and dopey, they meditate and concentrate and contemplate and ruminate.’  

so na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti na eḷakamantaraṁ na daṇḍamantaraṁ na musalamantaraṁ na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ na gabbhiniyā na pāyamānāya na purisantaragatāya na saṅkittīsu na yattha sā upaṭṭhito hoti na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī; na macchaṁ na maṁsaṁ na suraṁ na merayaṁ na thusodakaṁ pivati.   Он не принимает ничего из горшка или чаши, через порог, через палку, через пестик [ступы]. [Он не принимает] ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины среди мужчин. [Он не принимает] ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи.  Он не принимает рыбу или мясо. Он не пьёт спиртного, вина, или забродивших напитков.  
They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
kaḷopimukhā → khaḷopimukhā (bj); khalopimukhā (si)  
Yepissa te honti dāsāti vā pessāti vā kammakarāti vā tepi daṇḍatajjitā bhayatajjitā assumukhā rudamānā parikammāni karonti.  
И тогда его рабы, посыльные и слуги занимаются приготовлением, рыдая с заплаканными лицами, гонимые угрозами наказания и страхом.  
His bondservants, servants, and workers do their jobs under threat of punishment and danger, weeping with tearful faces.  
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещенными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

“seyyathāpi, bhante ānanda, puriso ekaṁva nidhimukhaṁ gavesanto sakideva ekādasa nidhimukhāni adhigaccheyya;   «Уважаемый Ананда, это как если бы человек искал один вход к спрятанному сокровищу, но вдруг нашёл сразу одиннадцать входов к спрятанному сокровищу.  
“Honorable Ānanda, suppose a person was looking for an entrance to a hidden treasure. And all at once they’d come across eleven entrances!  

Atha kho bhagavā nivāsetvā pattacīvaramādāya saddhiṁ bhikkhusaṅghena yena santhāgāraṁ tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā pāde pakkhāletvā santhāgāraṁ pavisitvā majjhimaṁ thambhaṁ nissāya puratthābhimukho nisīdi.   И тогда Благословенный, одевшись, взяв свою чашу и внешнее одеяние, отправился с общиной монахов в зал для собраний. Прибыв туда, он вымыл свои ноги, вошёл в зал и сел у центральной колонны лицом к востоку.  
Then the Buddha robed up and, taking his bowl and robe, went to the new town hall together with the Saṅgha of mendicants. Having washed his feet he entered the town hall and sat against the central column facing east.  
Bhikkhusaṅghopi kho pāde pakkhāletvā santhāgāraṁ pavisitvā pacchimaṁ bhittiṁ nissāya puratthābhimukho nisīdi, bhagavantaṁyeva purakkhatvā.  
Монахи вымыли свои ноги, вошли в зал, сели у западной стены лицом к востоку, с Благословенным перед ними.  
The Saṅgha of mendicants also washed their feet, entered the town hall, and sat against the west wall facing east, with the Buddha right in front of them.  
Kāpilavatthavāpi kho sakyā pāde pakkhāletvā santhāgāraṁ pavisitvā puratthimaṁ bhittiṁ nissāya pacchimābhimukhā nisīdiṁsu, bhagavantaṁyeva purakkhatvā.  
Сакьи из Капилаваттху вымыли свои ноги, вошли в зал, сели у восточной стены лицом к западу, с Благословенным перед ними.  
The Sakyans of Kapilavatthu also washed their feet, entered the town hall, and sat against the east wall facing west, with the Buddha right in front of them.  
‘aho vatime kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjeyyun’ti,  
«О, пусть мои цыплята пробьют скорлупу остриями своих когтей и клювов и вылупятся в целости и сохранности!»  
‘If only my chicks could break out of the eggshell with their claws and beak and hatch safely!’  
atha kho bhabbāva te kukkuṭapotakā pādanakhasikhāya vā mukhatuṇḍakena vā aṇḍakosaṁ padāletvā sotthinā abhinibbhijjituṁ.  
– всё равно цыплята способны пробить скорлупу остриями своих когтей и клювов и вылупиться в целости и сохранности.  
Still they can break out and hatch safely.  

Tena kho pana samayena nigaṇṭho nāṭaputto mahatiyā gihiparisāya saddhiṁ nisinno hoti bālakiniyā parisāya upālipamukhāya.   В то время Нигантха Натапутта сидел с большим собранием мирян из Балаки, возглавляемым [домохозяином] Упали.  
Now at that time the Jain Ñātika was sitting together with a large assembly of Bālaki laypeople headed by Upāli.  
Atha kho nigaṇṭhassa nāṭaputtassa bhagavato sakkāraṁ asahamānassa tattheva uṇhaṁ lohitaṁ mukhato uggacchīti.  
И затем, поскольку Нигантха Натапутта не смог вынести этой похвалы, выраженной Благословенному, горячая кровь хлынула у него изо рта. 
Unable to bear this honor paid to the Buddha, the Jain Ñātika spewed hot blood from his mouth there and then. 

sacāyaṁ kumāro tuyhaṁ vā pamādamanvāya dhātiyā vā pamādamanvāya kaṭṭhaṁ vā kaṭhalaṁ vā mukhe āhareyya, kinti naṁ kareyyāsī”ti?   Если, когда ты или твоя нянька не присматривали бы за ним, этот малыш взял бы в рот палку или камень, что бы ты с ним сделал?»  
If—because of your negligence or his nursemaid’s negligence—your boy were to put a stick or stone in his mouth, what would you do to him?”  

Evaṁ pariyāyadesite kho, ānanda, mayā dhamme ye aññamaññassa subhāsitaṁ sulapitaṁ na samanujānissanti na samanumaññissanti na samanumodissanti tesametaṁ pāṭikaṅkhaṁ—bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharissanti.   Когда Дхамма была показана мной в [различных] разъяснениях, то может статься так, что те, кто не соглашаются, не одобряют, не принимают хорошо сказанное другими, начнут вступать в дебаты, ссоры, полемики, и они будут ранить друг друга остриями своих языков.  
This being so, you can expect that those who don’t concede, approve, or agree with what has been well spoken will argue, quarrel, and fight, continually wounding each other with barbed words.  

tepi daṇḍatajjitā bhayatajjitā assumukhā rudamānā parikammāni karonti.   И тогда его рабы, посыльные и слуги занимаются приготовлением, рыдая с заплаканными лицами, гонимые угрозами наказания и страхом.  
His bondservants, servants, and workers do their jobs under threat of punishment and danger, weeping, with tearful faces.  

Atha kho āyasmā rāhulo “ko najja bhagavatā sammukhā ovādena ovadito gāmaṁ piṇḍāya pavisissatī”ti tato paṭinivattitvā aññatarasmiṁ rukkhamūle nisīdi pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.   И тогда достопочтенный Рахула подумал так: «Разве кто-нибудь пошёл бы в город за подаяниями сегодня, когда ему лично дал наставление Благословенный?»  Тогда он повернул назад и сел у подножья дерева, скрестив ноги, держа тело выпрямленным, установив осознанность впереди.  
Then Rāhula thought, “Who would go to the village for alms today after being advised directly by the Buddha?” Turning back, he sat down cross-legged at the root of a certain tree, setting his body straight, and establishing mindfulness in his presence.  
Addasā kho āyasmā sāriputto āyasmantaṁ rāhulaṁ aññatarasmiṁ rukkhamūle nisinnaṁ pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
Достопочтенный Сарипутта увидел его сидящим там  
Venerable Sāriputta saw him sitting there,  
kaṇṇacchiddaṁ nāsacchiddaṁ mukhadvāraṁ, yena ca asitapītakhāyitasāyitaṁ ajjhoharati, yattha ca asitapītakhāyitasāyitaṁ santiṭṭhati, yena ca asitapītakhāyitasāyitaṁ adhobhāgaṁ nikkhamati, yaṁ vā panaññampi kiñci ajjhattaṁ paccattaṁ ākāsaṁ ākāsagataṁ, aghaṁ aghagataṁ, vivaraṁ vivaragataṁ, asamphuṭṭhaṁ, maṁsalohitehi upādinnaṁ— 
ушные отверстия, ноздри, ротовая полость, и та [полость], куда проглатывается съеденное, выпитое, употреблённое, распробованное, и та [полость], где оно накапливается, и та [полость] снизу, откуда всё это выходит, или что-либо иное внутреннее, принадлежащее себе, являющееся пространным и пространственным, удерживаемое цеплянием, –  
the ear canals, nostrils, and mouth; and the space for swallowing what is eaten and drunk, the space where it stays, and the space for excreting it from the nether regions; or anything else internal, pertaining to an individual, that’s space, spacious, and appropriated.  
Idha, rāhula, bhikkhu araññagato vā rukkhamūlagato vā suññāgāragato vā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
Вот, Рахула, уйдя в лес, к подножью дерева или в пустое жилище, монах садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди.  
It’s when a mendicant—gone to a wilderness, or to the root of a tree, or to an empty hut—sits down cross-legged, sets their body straight, and establishes mindfulness in their presence.  

Atha kho āyasmā bhaddāli sabbaṁ taṁ temāsaṁ na bhagavato sammukhībhāvaṁ adāsi, yathā taṁ satthusāsane sikkhāya aparipūrakārī.   И тогда достопочтенный Бхаддали не появлялся перед Благословенным в течение всего того трёхмесячного периода [сезона дождей], как и бывает с тем, кто не исполняет тренировку в Учении Учителя.  
Then for the whole of that three months Bhaddāli would not see the Buddha face to face, as happens when someone doesn’t fulfill the training according to the Teacher’s instructions.  
“Seyyathāpi, bhaddāli, dakkho assadamako bhadraṁ assājānīyaṁ labhitvā paṭhameneva mukhādhāne kāraṇaṁ kāreti.  
«Бхаддали, представь, как умный объездчик лошадей приобретает отличного чистокровного жеребёнка. Вначале он делает так, что тот привыкает носить удила.  
“Suppose a deft horse trainer were to obtain a fine thoroughbred. First of all he’d make it get used to wearing the bit.  
Tassa mukhādhāne kāraṇaṁ kāriyamānassa hontiyeva visūkāyitāni visevitāni vipphanditāni kānici kānici, yathā taṁ akāritapubbaṁ kāraṇaṁ kāriyamānassa.  
Когда идёт процесс привыкания жеребёнка ко всем этим вещам, поскольку он делает то, чего прежде никогда не делал, он проявляет некоторое искривление, извилистость, колебание.  
Because it has not done this before, it still resorts to some twists, ducks, and dodges.  

Tena kho pana samayena sāriputtamoggallānappamukhāni pañcamattāni bhikkhusatāni cātumaṁ anuppattāni honti bhagavantaṁ dassanāya.   И в то время пятьсот монахов, возглавляемые достопочтенным Сарипуттой и достопочтенным Махамоггалланой, пришли в Чатуму, чтобы повидать Благословенного.  
Now at that time five hundred mendicants headed by Sāriputta and Moggallāna arrived at Cātumā to see the Buddha.  
“Etāni, bhante, sāriputtamoggallānappamukhāni pañcamattāni bhikkhusatāni cātumaṁ anuppattāni bhagavantaṁ dassanāya.  
«Уважаемый, это пятьсот монахов, возглавляемые достопочтенным Сарипуттой и достопочтенным Махамоггалланой, которые пришли в Чатуму, чтобы повидать Благословенного. И по мере того как прибывшие монахи обменивались приветствиями с местными монахами, готовили места для отдыха, убирали свои чаши и внешние одеяния, они были очень громкими и шумными».  
And Ānanda told him what had happened.  
“Imāni, bhante, sāriputtamoggallānappamukhāni pañcamattāni bhikkhusatāni cātumaṁ anuppattāni bhagavantaṁ dassanāya.  
«Уважаемый, мы пятьсот монахов, возглавляемые… убирали свои чаши и внешние одеяния, и были очень громкими и шумными».  
And they told him what had happened.  
Yampi no saddhā gahapatikā divā vikāle paṇītaṁ khādanīyaṁ bhojanīyaṁ denti tatthapime mukhāvaraṇaṁ maññe karontī’ti.  
Верующие домохозяева дают нам различные виды хорошей еды днём, вне положенного времени, эти [монахи] как будто кляп вставляют в наши рты».  
And these faithful householders give us delicious fresh and cooked foods at the wrong time of day. But these guys imagine they can gag our mouths!’  

Āraññikenāvuso, bhikkhunā saṅghagatena saṅghe viharantena amukharena bhavitabbaṁ avikiṇṇavācena.   Когда монах, проживающий в лесу, приходит в общину и живёт в общине, ему не следует быть тем, кто говорит грубо и распущенно.  
A wilderness monk who has come to stay in the Saṅgha shouldn’t be scurrilous and loose-tongued.  
Sace, āvuso, āraññiko bhikkhu saṅghagato saṅghe viharanto mukharo hoti vikiṇṇavāco, tassa bhavanti vattāro.  
Если он тот, кто говорит грубо и распущенно, то найдутся те, кто скажет о нём:  
If he is, there’ll be some who say:  
‘Kiṁ panimassāyasmato āraññikassa ekassāraññe serivihārena yo ayamāyasmā mukharo vikiṇṇavāco’ti— 
«Чего добился этот достопочтенный, проживающий в лесу, своим житием в уединении в лесу, поступая так, как он хочет, ведь он тот, кто говорит грубо и распущенно?»  
‘What’s the point of this wilderness venerable’s staying alone and autonomous in the wilderness, since he’s scurrilous and loose-tongued?’  
Tasmā āraññikena bhikkhunā saṅghagatena saṅghe viharantena amukharena bhavitabbaṁ avikiṇṇavācena.  
Поскольку найдутся те… не следует быть тем, кто говорит грубо и распущенно.  
That’s why a wilderness monk who has come to stay in the Saṅgha shouldn’t be scurrilous and loose-tongued.  

“Sammukhā cepi mayaṁ, bho bhāradvāja, taṁ bhavantaṁ gotamaṁ passeyyāma, sammukhāpi naṁ vadeyyāma:   «Господин Бхарадваджа, даже если мы встретимся лицом к лицу с этим господином Готамой, мы всё равно скажем ему прямо в лицо:  
“Even if I was to see Mister Gotama face to face, Mister Bhāradvāja, I would say to his face:  
Seyyathāpi, māgaṇḍiya, kuṭṭhī puriso arugatto pakkagatto kimīhi khajjamāno nakhehi vaṇamukhāni vippatacchamāno aṅgārakāsuyā kāyaṁ paritāpeyya.  
Представь, Магандия, прокажённого с язвами и волдырями на членах своего тела, Пожираемого червями, расчёсывающего коросты на ранах своими ногтями, прижигающего своё тело над ямой с раскалёнными углями.  
Suppose there was a person affected by leprosy, with sores and blisters on their limbs. Being devoured by worms, scratching with their nails at the opening of their wounds, they’d cauterize their body over a pit of glowing coals.  
So aññaṁ kuṭṭhiṁ purisaṁ passeyya arugattaṁ pakkagattaṁ kimīhi khajjamānaṁ nakhehi vaṇamukhāni vippatacchamānaṁ aṅgārakāsuyā kāyaṁ paritāpentaṁ.  
Затем он увидел бы другого прокажённого с язвами и волдырями на членах своего тела, пожираемого червями, расчёсывающего коросты на ранах своими ногтями, прижигающего своё тело над ямой с раскалёнными углями.  
Then they’d see another person affected by leprosy, with sores and blisters on their limbs, being devoured by worms, scratching with their nails at the opening of their wounds, cauterizing their body over a pit of glowing coals.  
Seyyathāpi, māgaṇḍiya, kuṭṭhī puriso arugatto pakkagatto kimīhi khajjamāno nakhehi vaṇamukhāni vippatacchamāno aṅgārakāsuyā kāyaṁ paritāpeyya.  
Представь, Магандия, прокажённого с язвами и волдырями на членах своего тела, Пожираемого червями, расчёсывающего коросты на ранах своими ногтями, прижигающего своё тело над ямой с раскалёнными углями.  
Suppose there was a person affected by leprosy, with sores and blisters on their limbs. Being devoured by worms, scratching with their nails at the opening of their wounds, they’d cauterize their body over a pit of glowing coals.  
Asu ca, bho gotama, kuṭṭhī puriso arugatto pakkagatto kimīhi khajjamāno nakhehi vaṇamukhāni vippatacchamāno upahatindriyo dukkhasamphasseyeva aggismiṁ sukhamiti viparītasaññaṁ paccalatthā”ti.  
Когда тот человек был прокажённым с язвами и волдырями на членах своего тела, пожираемым червями, расчёсывающим коросты на ранах своими ногтями, его способности [органов чувств] были повреждены. Поэтому, несмотря на то, что огонь в действительности был болезненным для прикосновения, он ошибочно воспринимал его приятным».  
That person was affected by leprosy, with sores and blisters on their limbs. Being devoured by worms, scratching with their nails at the opening of their wounds, their sense faculties were impaired. So even though the fire was actually painful to touch, they had a distorted perception that it was pleasant.”  
Seyyathāpi, māgaṇḍiya, kuṭṭhī puriso arugatto pakkagatto kimīhi khajjamāno nakhehi vaṇamukhāni vippatacchamāno aṅgārakāsuyā kāyaṁ paritāpeti.  
Представь, Магандия, прокажённого с язвами и волдырями на членах своего тела, пожираемого червями, расчёсывающего коросты на ранах своими ногтями, прижигающего своё тело над ямой с раскалёнными углями.  
Suppose there was a person affected by leprosy, with sores and blisters on their limbs. Being devoured by worms, scratching with their nails at the opening of their wounds, they’re cauterizing their body over a pit of glowing coals.  
Yathā yathā kho, māgaṇḍiya, asu kuṭṭhī puriso arugatto pakkagatto kimīhi khajjamāno nakhehi vaṇamukhāni vippatacchamāno aṅgārakāsuyā kāyaṁ paritāpeti tathā tathāssa tāni vaṇamukhāni asucitarāni ceva honti duggandhatarāni ca pūtikatarāni ca, hoti ceva kāci sātamattā assādamattā—yadidaṁ vaṇamukhānaṁ kaṇḍūvanahetu;  
Чем больше он расчёсывает коросты и прижигает своё тело, тем более противными, зловонными и заражёнными становятся его язвы, но всё же он получает некоторую долю удовлетворения и наслаждения при расчёсывании своих язв.  
The more they scratch their wounds and cauterize their body, the more their wounds become foul, stinking, and infected. But still, they derive a degree of pleasure and gratification from the itchiness of their wounds.  

Cuddasa kho panimāni yonipamukhasatasahassāni saṭṭhi ca satāni cha ca satāni pañca ca kammuno satāni pañca ca kammāni tīṇi ca kammāni, kamme ca aḍḍhakamme ca, dvaṭṭhipaṭipadā, dvaṭṭhantarakappā, chaḷābhijātiyo, aṭṭha purisabhūmiyo, ekūnapaññāsa ājīvakasate, ekūnapaññāsa paribbājakasate, ekūnapaññāsa nāgāvāsasate, vīse indriyasate, tiṁse nirayasate, chattiṁsa rajodhātuyo, satta saññīgabbhā, satta asaññīgabbhā, satta nigaṇṭhigabbhā, satta devā, satta mānusā, satta pesācā, satta sarā, satta pavuṭā, satta papātā, satta papātasatāni, satta supinā, satta supinasatāni, cullāsīti mahākappino satasahassāni, yāni bāle ca paṇḍite ca sandhāvitvā saṁsaritvā dukkhassantaṁ karissanti.   Существует четырнадцать сотен тысяч основных видов рождения и [ещё] шесть тысяч и [ещё] шестьсот. Существует пятьсот видов каммы, пять видов каммы и три вида каммы, есть полная камма и половинчатая камма. Есть 62 пути, 62 малых цикла существования мира, 6 классов, 8 уровней человека, сорок девять сотен средств к жизни, сорок девять сотен видов странников, сорок девять сотен видов обителей нагов, двадцать сотен качеств, тридцать сотен адов и 36 элементов пыли семь видов эмбрионов с восприятием, семь видов эмбрионов без восприятия, семь видов эмбрионов без оболочки, семь видов богов, семь видов человеческих существ, 7 видов демонов, семь озёр, семь узлов, семь пропастей, семь сотен [ещё других] видов пропастей, семь видов сновидений, семь сотен [ещё других] видов сновидений, восемьдесят четыре сотни тысяч великих циклов существования мира, в которых, мчась и скитаясь по круговерти перерождений, глупцы и мудрые одинаково положат конец страданиям.  
There are 1.4 million main wombs, and 6,000, and 600. There are 500 deeds, and five, and three. There are deeds and half-deeds. There are 62 paths, 62 sub-eons, six classes of rebirth, and eight stages in a person’s life. There are 4,900 Ājīvaka ascetics, 4,900 wanderers, and 4,900 naked ascetics. There are 2,000 faculties, 3,000 hells, and 36 realms of dust. There are seven percipient embryos, seven non-percipient embryos, and seven knotless embryos. There are seven gods, seven humans, and seven goblins. There are seven lakes, seven rivers, 700 rivers, seven cliffs, and 700 cliffs. There are seven dreams and 700 dreams. There are 8.4 million great eons through which the foolish and the astute transmigrate before making an end of suffering.  
Cuddasa kho panimāni yonipamukhasatasahassāni saṭṭhi ca satāni cha ca satāni pañca ca kammuno satāni pañca ca kammāni tīṇi ca kammāni, kamme ca aḍḍhakamme ca, dvaṭṭhipaṭipadā, dvaṭṭhantarakappā, chaḷābhijātiyo, aṭṭha purisabhūmiyo, ekūnapaññāsa ājīvakasate, ekūnapaññāsa paribbājakasate, ekūnapaññāsa nāgāvāsasate, vīse indriyasate, tiṁse nirayasate, chattiṁsa rajodhātuyo, satta saññīgabbhā, satta asaññīgabbhā, satta nigaṇṭhigabbhā, satta devā, satta mānusā, satta pesācā, satta sarā, satta pavuṭā, satta papātā, satta papātasatāni, satta supinā, satta supinasatāni, cullāsīti mahākappino satasahassāni, yāni bāle ca paṇḍite ca sandhāvitvā saṁsaritvā dukkhassantaṁ karissanti.  
 
 

Seyyathāpi, udāyi, udakarahado gambhīro ubbhidodako. Tassa nevassa puratthimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na pacchimāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na uttarāya disāya udakassa āyamukhaṁ, na dakkhiṇāya disāya udakassa āyamukhaṁ, devo ca na kālena kālaṁ sammā dhāraṁ anuppaveccheyya;   Подобно озеру, чьи воды били бы ключами со дна, не имеющему притока с востока, запада, севера или юга. [Озеро] не пополнялось бы время от времени проливным дождём.  
It’s like a deep lake fed by spring water. There’s no inlet to the east, west, north, or south, and the heavens would not properly bestow showers from time to time.  
Seyyathāpi, udāyi, itthī vā puriso vā daharo yuvā maṇḍanakajātiko ādāse vā parisuddhe pariyodāte acche vā udakapatte sakaṁ mukhanimittaṁ paccavekkhamāno sakaṇikaṁ vā ‘sakaṇikan’ti jāneyya, akaṇikaṁ vā ‘akaṇikan’ti jāneyya;  
Это подобно мужчине или женщине – юной, молодой, которой нравятся украшения – изучающей отражение своего лица в ярком чистом зеркале или в чаше с чистой водой. Она будет знать о том, есть ли [на лице грязное] пятно: «Вот здесь есть пятно». Она будет знать о том, нет ли пятна: «Здесь нет пятна».  
Suppose there was a woman or man who was young, youthful, and fond of adornments, and they check their own reflection in a clean bright mirror or a clear bowl of water. If they had a spot they’d know ‘I have a spot’, and if they had no spots they’d know ‘I have no spots’.  

yadā ca kho ahaṁ, bhante, imaṁ parisaṁ upasaṅkanto homi athāyaṁ parisā mamaññeva mukhaṁ ullokentī nisinnā hoti:   Но когда я пришёл в это собрание, оно сидит и смотрит на меня, думая:  
But when I have come to the assembly, they sit gazing up at my face alone, thinking,  
yadā pana, bhante, bhagavā imaṁ parisaṁ upasaṅkanto hoti athāhañceva ayañca parisā bhagavato mukhaṁ ullokentā nisinnā homa:  
Однако, когда приходит Благословенный, то и я, и это собрание, сидим и смотрим на Благословенного, думая:  
But when the Buddha has come to the assembly, both myself and the assembly sit gazing up at your face, thinking,  

Atha kho, ānanda, kikī kāsirājā buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.   Затем царь Кики собственноручно обслужил общину монахов во главе с Буддой различными видами превосходной еды.  
Then King Kikī served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  
“Haratha, bhante, haratha, bhadramukhā”ti.  
«Берите, уважаемые, берите, дорогие!»  
“Take it, sirs! Take it, dearest ones!”  

mukhaṁ cuṇṇakamakkhitaṁ;   Присыпанное пудрою лицо –  
and powdered face  
Coro yathā sandhimukhe gahito,  
И как грабитель, пойманный на взломе,  
As a bandit caught in a window  

Atha kho, ānanda, sakko devānamindo—seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evameva—devesu tāvatiṁsesu antarahito nimissa rañño pamukhe pāturahosi.   И тогда, подобно тому как сильный человек мог бы распрямить согнутую руку или согнуть распрямлённую, Сакка, царь богов, исчез из мира Тридцати трёх и возник перед царём Ними.  
Then, as easily as a strong person would extend or contract their arm, Sakka vanished from the thirty-three gods and reappeared in front of King Nimi.  
Atha kho, ānanda, sakko devānamindo nimissa rañño adhivāsanaṁ viditvā—seyyathāpi nāma balavā puriso samiñjitaṁ vā bāhaṁ pasāreyya, pasāritaṁ vā bāhaṁ samiñjeyya; evameva—nimissa rañño pamukhe antarahito devesu tāvatiṁsesu pāturahosi.  
И тогда, подобно тому, как сильный человек мог бы распрямить согнутую руку или согнуть распрямлённую, Сакка, царь богов, исчез перед царём Ними и возник среди богов мира Тридцати трёх.  
Then, knowing that the king had consented, as easily as a strong person would extend or contract their arm, Sakka vanished from King Nimi and reappeared among the gods of the thirty-three.  

brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.   Только брахманы – сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы».  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.’  
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.  
 
 
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’”ti.  
Только брахманы – сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы».  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.’”  

Atha kho bodhi rājakumāro buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.   И тогда царевич Бодхи собственноручно обслужил общину монахов во главе с Буддой различными видами превосходной еды.  
Then Prince Bodhi served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  
So kho ahaṁ, rājakumāra, aparena samayena daharova samāno susukāḷakeso bhadrena yobbanena samannāgato paṭhamena vayasā akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajiṁ.  
Позже, царевич, будучи всё ещё черноволосым юношей, наделённым благословением молодости на первом этапе жизни, я обрил волосы и бороду, надел жёлтые одежды и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной.  
Some time later, while still with pristine black hair, blessed with youth, in the prime of life—though my mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces—I shaved off my hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness.  
So kho ahaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca assāsapassāsesu uparuddhesu kaṇṇasotehi vātānaṁ nikkhamantānaṁ adhimatto saddo hoti.  
И по мере того как я делал так, громкий звук ветров исходил из моих ушей.  
But then winds came out my ears making a loud noise,  
evameva kho me, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca assāsapassāsesu uparuddhesu kaṇṇasotehi vātānaṁ nikkhamantānaṁ adhimatto saddo hoti.  
 
 
So kho ahaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā muddhani ūhananti.  
И по мере того как я делал так, жестокие ветры прорезали мою голову.  
But then strong winds ground my head,  
evameva kho me, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā muddhani ūhananti.  
 
 
So kho ahaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā sīse sīsavedanā honti.  
По мере того как я делал так, жестокие боли возникали в моей голове.  
But then I got a severe headache,  
evameva kho me, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā sīse sīsavedanā honti.  
 
 
So kho ahaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā kucchiṁ parikantanti.  
По мере того как я делал так, жестокие ветры вскрывали мой живот.  
But then strong winds carved up my belly,  
evameva kho me, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā, vātā kucchiṁ parikantanti.  
 
 
So kho ahaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Тогда я прекратил вдохи и выдохи носом, ртом и ушами.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose and ears.  
Tassa mayhaṁ, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimatto kāyasmiṁ ḍāho hoti.  
По мере того как я делал так, моё тело жестоко горело.  
But then there was an intense burning in my body,  
evameva kho me, rājakumāra, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimatto kāyasmiṁ ḍāho hoti.  
 
 
Sammukhā metaṁ, samma sañjikāputta, ayyāya sutaṁ, sammukhā paṭiggahitaṁ”.  
Я слышал и выучил это из уст своей матери:  
I have heard and learned this in the presence of my lady mother.  

Atha kho rājā pasenadi kosalo vihāraṁ pavisitvā bhagavato pādesu sirasā nipatitvā bhagavato pādāni mukhena ca paricumbati, pāṇīhi ca parisambāhati, nāmañca sāveti:   Царь Пасенади вошёл в хижину, затем он упал в ноги Благословенному, расцеловал стопы и погладил их руками, произнося своё имя:  
King Pasenadi entered the dwelling, and bowed with his head at the Buddha’s feet, caressing them and covering them with kisses, and pronounced his name:  

Dvattikkhattuṁ kho bhavaṁ gotamo mukhe ālopaṁ samparivattetvā ajjhoharati;   Он переворачивает комочек два или три раза во рту, а затем проглатывает его –  
He chews over each portion two or three times before swallowing.  
na cassa kāci odanamiñjā asambhinnā kāyaṁ pavisati, na cassa kāci odanamiñjā mukhe avasiṭṭhā hoti;  
ни одно зёрнышко риса не проходит внутрь не разжёванным, ни одного зёрнышка риса не остаётся во рту,  
But no grain of rice enters his body unchewed, and none remain in his mouth.  
So pāde pakkhāletvā nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
Помыв ноги, он садится, скрестив их, держит спину прямо, устанавливает осознанность впереди.  
When he has washed his feet, he sits down cross-legged, sets his body straight, and establishes mindfulness in his presence.  
Aṭṭhaṅgasamannāgato kho panassa bhoto gotamassa mukhato ghoso niccharati— 
Речь, что льётся из его рта, имеет эти восемь качеств:  
The sound of his voice has eight qualities:  
Evaṁ vutte, brahmāyu brāhmaṇo uṭṭhāyāsanā ekaṁsaṁ uttarāsaṅgaṁ karitvā bhagavato pādesu sirasā nipatitvā bhagavato pādāni mukhena ca paricumbati, pāṇīhi ca parisambāhati, nāmañca sāveti:  
И когда так было сказано, брахман Брахмайю поднялся со своего сиденья и, закинув своё внешнее одеяние за плечо, припал к ногам Благословенного, расцеловал стопы, и погладил их руками, произнося своё имя:  
When he said this, Brahmāyu got up from his seat and arranged his robe on one shoulder. He bowed with his head at the Buddha’s feet, caressing them and covering them with kisses, and pronounced his name:  
Atha kho brahmāyu brāhmaṇo sattāhaṁ buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi sampavāresi.  
И затем в течение недели брахман Брахмайю собственноручно обслуживал общину монахов во главе с Буддой разными видами превосходной еды.  
For seven days, Brahmāyu served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  

Yannūnāhaṁ samaṇaṁ gotamaṁ sammukhā sāruppāhi gāthāhi abhitthaveyyan”ti.   Что, если я вознесу похвалу, [обращаясь] напрямую к отшельнику Готаме, уместными строфами?»  
Why don’t I extoll him in his presence with fitting verses?”  
Atha kho selo brāhmaṇo bhagavantaṁ sammukhā sāruppāhi gāthāhi abhitthavi:  
И тогда он уместными строфами произнёс восхваление, [обращаясь] напрямую к Благословенному:  
Then Sela extolled the Buddha in his presence with fitting verses:  
Pasannanetto sumukho,  
Глаза чисты, сияет выражение лица,  
Your eyes are clear, your face is fair,  
Atha kho keṇiyo jaṭilo buddhappamukhaṁ bhikkhusaṅghaṁ paṇītena khādanīyena bhojanīyena sahatthā santappesi, sampavāresi.  
Тогда отшельник со спутанными волосами [по имени] Кения собственноручно обслужил общину монахов во главе с Буддой различными видами превосходной еды.  
Then Keṇiya served and satisfied the mendicant Saṅgha headed by the Buddha with his own hands with delicious fresh and cooked foods.  
“Aggihuttamukhā yaññā,  
Сожжённые даяния – слава костров.  
“The foremost of sacrifices is the offering to the sacred flame;  
sāvittī chandaso mukhaṁ;  
Савитри же – гимнов ведических то слава.  
the Sāvitrī Mantra is the foremost of poetic meters;  
Rājā mukhaṁ manussānaṁ,  
Царь – вот что слава для людей.  
of humans, the king is the foremost;  
nadīnaṁ sāgaro mukhaṁ.  
А море – слава для текущих рек.  
the ocean’s the foremost of rivers;  
Nakkhattānaṁ mukhaṁ cando,  
Луна – вот будет славой что для звёзд,  
the foremost of stars is the moon;  
ādicco tapataṁ mukhaṁ;  
Солнце – слава всего, что лучезарно.  
the sun is the foremost of lights;  
saṅgho ve yajataṁ mukhan”ti.  
Сангха – вот слава всех, кто [что-то] дарит.  
the Saṅgha is the foremost.”  

brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.   Только брахманы – сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы».  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.’  
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’”ti.  
Только брахманы – сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы».  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.’”  
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’”ti?  
 
 
Evaṁ vutte, assalāyano māṇavo tuṇhībhūto maṅkubhūto pattakkhandho adhomukho pajjhāyanto appaṭibhāno nisīdi.  
Когда так было сказано, брахманский ученик Ассалаяна замолк, смутился, сидел с опущенными плечами и поникшей головой, угрюмый, без ответа.  
When he said this, Assalāyana sat silent, dismayed, shoulders drooping, downcast, depressed, with nothing to say.  
Atha kho bhagavā assalāyanaṁ māṇavaṁ tuṇhībhūtaṁ maṅkubhūtaṁ pattakkhandhaṁ adhomukhaṁ pajjhāyantaṁ appaṭibhānaṁ viditvā assalāyanaṁ māṇavaṁ etadavoca:  
Осознав это, Благословенный сказал ему:  
Knowing this, the Buddha said to him:  
brāhmaṇāva brahmuno puttā orasā mukhato jātā brahmajā brahmanimmitā brahmadāyādā’ti.  
Только брахманы – сыновья Брахмы, отпрыски Брахмы, рождённые из его рта, рождённые из Брахмы, созданные Брахмой, наследники Брахмы».  
Only brahmins are Brahmā’s true-born sons, born from his mouth, born of Brahmā, created by Brahmā, heirs of Brahmā.”’  

Ghoṭamukhasutta   К Гхотамукхе  
With Ghoṭamukha  
Tena kho pana samayena ghoṭamukho brāhmaṇo bārāṇasiṁ anuppatto hoti kenacideva karaṇīyena.  
И в то время брахман Гхотамукха прибыл в Варанаси по некоему делу.  
Now at that time the brahmin Ghoṭamukha had arrived at Varanasi on some business.  
Atha kho ghoṭamukho brāhmaṇo jaṅghāvihāraṁ anucaṅkamamāno anuvicaramāno yena khemiyambavanaṁ tenupasaṅkami.  
По мере того как он ходил и бродил [тут и там] ради того, чтобы размяться, он подошёл к манговой роще Кхемии.  
Then as he was going for a walk he went to the Khemiya Mango Grove.  
Atha kho ghoṭamukho brāhmaṇo yenāyasmā udeno tenupasaṅkami; upasaṅkamitvā āyasmatā udenena saddhiṁ sammodi.  
И тогда брахман Гхотамукха подошёл к достопочтенному Удене и обменялся с ним приветствиями.  
Ghoṭamukha approached and exchanged greetings with him.  
Ghoṭamukhopi kho brāhmaṇo caṅkamā orohitvā vihāraṁ pavisitvā ekamantaṁ aṭṭhāsi.  
Тогда Гхотамукха также сошёл с дорожки и вошёл в хижину и встал рядом.  
Ghoṭamukha also stepped down from the walking path and entered the dwelling, where he stood to one side.  
Ekamantaṁ ṭhitaṁ kho ghoṭamukhaṁ brāhmaṇaṁ āyasmā udeno etadavoca:  
Тогда Достопочтенный Удена сказал ему:  
Udena said to him,  
Atha kho ghoṭamukho brāhmaṇo aññataraṁ nīcaṁ āsanaṁ gahetvā ekamantaṁ nisīdi.  
И тогда брахман Гхотамукха выбрал более низкое сиденье, сел рядом,  
Then he took a low seat and sat to one side,  
Ekamantaṁ nisinno kho ghoṭamukho brāhmaṇo āyasmantaṁ udenaṁ etadavoca:  
и сказал достопочтенному Удене:  
where he said,  
“Evaṁ, bho”ti kho ghoṭamukho brāhmaṇo āyasmato udenassa paccassosi.  
«Да, господин» – ответил брахман Гхотамукха.  
“Yes, sir,” replied Ghoṭamukha.  
So na kumbhimukhā paṭiggaṇhāti, na kaḷopimukhā paṭiggaṇhāti, na eḷakamantaraṁ, na daṇḍamantaraṁ, na musalamantaraṁ, na dvinnaṁ bhuñjamānānaṁ, na gabbhiniyā, na pāyamānāya, na purisantaragatāya, na saṅkittīsu, na yattha sā upaṭṭhito hoti, na yattha makkhikā saṇḍasaṇḍacārinī, na macchaṁ na maṁsaṁ, na suraṁ na merayaṁ na thusodakaṁ pivati.  
Он не принимает ничего из горшка или чаши, через порог, через палку, через пестик [ступы]. [Он не принимает] ничего от двух обедающих [вместе] людей, от беременной женщины, от кормящей женщины, от женщины среди мужчин. [Он не принимает] ничего с того места, где объявлено о раздаче еды, с того места, где сидит собака или где летают мухи.  Он не принимает рыбу или мясо. Он не пьёт спиртного, вина, или забродивших напитков.  
They don’t receive anything from a pot or bowl; or from someone who keeps sheep, or who has a weapon or a shovel in their home; or where a couple is eating; or where there is a woman who is pregnant, breastfeeding, or who has a man in her home; or where there’s a dog waiting or flies buzzing. They accept no fish or meat or liquor or wine, and drink no beer.  
Yepissa te honti ‘dāsā’ti vā ‘pessā’ti vā ‘kammakarā’ti vā tepi daṇḍatajjitā bhayatajjitā assumukhā rudamānā parikammāni karonti.  
И тогда его рабы, посыльные и слуги занимаются приготовлением, рыдая с заплаканными лицами, гонимые угрозами наказания и страхом.  
His bondservants, servants, and workers do their jobs under threat of punishment and danger, weeping with tearful faces.  
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещенными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  
Evaṁ vutte, ghoṭamukho brāhmaṇo āyasmantaṁ udenaṁ etadavoca:  
Когда так было сказано, брахман Гхотамукха сказал достопочтенному Удене:  
When he had spoken, Ghoṭamukha said to him,  
Atha kho ghoṭamukho brāhmaṇo etissā ca niccabhikkhāya aparāya ca niccabhikkhāya pāṭaliputte saṅghassa upaṭṭhānasālaṁ kārāpesi.  
И тогда с этим пожертвованием и с другим таким же, [добавленным к нему], брахман Гхотамукха построил зал для собраний для Сангхи в Паталипутте.  
And so he had that hall built.  
Sā etarahi “ghoṭamukhī”ti vuccatīti.  
И ныне он известен как [зал] Гхотамукхи.  
And these days it’s called the “Ghoṭamukhī”. 
Ghoṭamukhasuttaṁ niṭṭhitaṁ catutthaṁ. 

Atha kho opāsādakā brāhmaṇagahapatikā opāsādā nikkhamitvā saṅghasaṅghī gaṇībhūtā uttarenamukhā gacchanti yena devavanaṁ sālavanaṁ.   И тогда брахманы-домохозяева Опасады вышли из Опасады группами и толпами и отправились на север в рощу Божеств, в саловую рощу.  
Then, having departed Opāsāda, they formed into companies and headed north to the Godswood.  
Addasā kho caṅkī brāhmaṇo opāsādake brāhmaṇagahapatike opāsādā nikkhamitvā saṅghasaṅghī gaṇībhūte uttarenamukhaṁ yena devavanaṁ sālavanaṁ tenupasaṅkamante.  
И тогда он увидел, как брахманы-домохозяева Опасады выходят из Опасады группами и толпами и направляются к северу в рощу Божеств, в саловую рощу.  
He saw the brahmins and householders heading for the Godswood,  
“kiṁ nu kho, bho khatte, opāsādakā brāhmaṇagahapatikā opāsādā nikkhamitvā saṅghasaṅghī gaṇībhūtā uttarenamukhā gacchanti yena devavanaṁ sālavanan”ti?  
«Дорогой министр, почему эти брахманы-домохозяева Опасады вышли из Опасады группами и толпами и отправились на север в рощу Божеств, в саловую рощу?»  
“My butler, why are the brahmins and householders heading north for the Godswood?”  
Samaṇo khalu, bho, gotamo akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajito …pe…  
Господа, отшельник Готама обрил свои волосы и бороду, надел жёлтые одежды и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной, хотя его отец и мать желали иного и рыдали с лицами, полными слёз.  
Though his mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces, he shaved off his hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness. …  

Na mukhena na nāsāya,   Как ни в носу, как ни во рту,  
not by mouth nor by nose,  

“Na hi pana tvaṁ, tāta bhadramukha, tassa bhagavato sīlapaññāṇaṁ jānāsi.   «Мой дорогой, ты не знаешь нравственности и мудрости Благословенного.  
“But dearest boy, you don’t understand the Buddha’s ethics and wisdom.  
Sace tvaṁ, tāta bhadramukha, tassa bhagavato sīlapaññāṇaṁ jāneyyāsi, na tvaṁ, tāta bhadramukha, taṁ bhagavantaṁ akkositabbaṁ paribhāsitabbaṁ maññeyyāsī”ti.  
Если бы ты знал нравственность и мудрость Благословенного, мой дорогой, ты бы никогда не подумал ругать и оскорблять его».  
If you did, you’d never think of abusing or insulting him.”  
“Evaṁ, bhadramukhā”ti kho dhanañjānī brāhmaṇī saṅgāravassa māṇavassa paccassosi.  
«Хорошо, мой дорогой» – ответила брахманка Дхананьджани.  
“I will, dearest,” she replied.  
“ayaṁ, tāta bhadramukha, so bhagavā cañcalikappaṁ anuppatto, cañcalikappe viharati todeyyānaṁ brāhmaṇānaṁ ambavane.  
 
 
Yassadāni, tāta bhadramukha, kālaṁ maññasī”ti.  
И теперь, мой дорогой, ты можешь отправляться, когда сочтёшь нужным».  
“Please, dearest boy, go at your convenience.”  
So kho ahaṁ, bhāradvāja, aparena samayena daharova samāno susukāḷakeso bhadrena yobbanena samannāgato paṭhamena vayasā akāmakānaṁ mātāpitūnaṁ assumukhānaṁ rudantānaṁ kesamassuṁ ohāretvā kāsāyāni vatthāni acchādetvā agārasmā anagāriyaṁ pabbajiṁ.  
Позже, будучи всё ещё черноволосым юношей, наделённым благословением молодости на первом этапе жизни, я обрил волосы и бороду, надел жёлтые одежды и оставил жизнь домохозяйскую ради жизни бездомной.  
Some time later, while still with pristine black hair, blessed with youth, in the prime of life—though my mother and father wished otherwise, weeping with tearful faces—I shaved off my hair and beard, dressed in ocher robes, and went forth from the lay life to homelessness.  
So kho ahaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca assāsapassāsesu uparuddhesu kaṇṇasotehi vātānaṁ nikkhamantānaṁ adhimatto saddo hoti.  
И по мере того как я делал так, громкий звук ветров исходил из моих ушей.  
But then winds came out my ears making a loud noise,  
evameva kho me, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca assāsapassāsesu uparuddhesu kaṇṇasotehi vātānaṁ nikkhamantānaṁ adhimatto saddo hoti.  
 
 
So kho ahaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā muddhani ūhananti.  
И по мере того как я делал так, жестокие ветры прорезали мою голову.  
But then strong winds ground my head,  
evameva kho me, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā muddhani ūhananti.  
 
 
So kho ahaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā sīse sīsavedanā honti.  
По мере того как я делал так, жестокие боли возникали в моей голове.  
But then I got a severe headache,  
evameva kho, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā sīse sīsavedanā honti.  
 
 
So kho ahaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā kucchiṁ parikantanti.  
По мере того как я делал так, жестокие ветры вскрывали мой живот.  
But then strong winds carved up my belly,  
evameva kho me, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimattā vātā kucchiṁ parikantanti.  
 
 
So kho ahaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāse uparundhiṁ.  
Так я прекратил вдохи и выдохи носом и ртом.  
So I cut off my breathing through my mouth and nose.  
Tassa mayhaṁ, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimatto kāyasmiṁ ḍāho hoti.  
По мере того как я делал так, моё тело жестоко горело.  
But then there was an intense burning in my body,  
evameva kho me, bhāradvāja, mukhato ca nāsato ca kaṇṇato ca assāsapassāsesu uparuddhesu adhimatto kāyasmiṁ ḍāho hoti.  
 
 
ghoṭamukho ca brāhmaṇo;  
 
 

Tassa so bhisakko sallakatto satthena vaṇamukhaṁ parikanteyya;   Врач сделал бы круговой надрез вокруг раны ножом,  
The surgeon would cut open the wound with a scalpel,  
so satthenapi vaṇamukhassa parikantanahetu dukkhā tibbā kaṭukā vedanā vediyeyya.  
и из-за этого я испытывал болезненные, мучительные, пронзающие чувства.  
causing painful feelings, sharp and severe.  
Tassa so bhisakko sallakatto agadaṅgāraṁ vaṇamukhe odaheyya;  
Врач приложил бы к ране целебный порошок,  
They’d apply cauterizing medicine to the wound,  
so agadaṅgārassapi vaṇamukhe odahanahetu dukkhā tibbā kaṭukā vedanā vediyeyya.  
и из-за этого я испытывал болезненные, мучительные, пронзающие чувства.  
causing painful feelings, sharp and severe.  
Tassa me so bhisakko sallakatto satthena vaṇamukhaṁ parikanti;  
Врач сделал круговой надрез вокруг раны ножом, прощупал стрелу зондом, извлёк стрелу, приложил к ране целебный порошок, и на каждом этапе я испытывал болезненные, мучительные, пронзающие чувства.  
At each step, the treatment was painful.  
sohaṁ satthenapi vaṇamukhassa parikantanahetu dukkhā tibbā kaṭukā vedanā vediyiṁ.  
 
 
Tassa me so bhisakko sallakatto agadaṅgāraṁ vaṇamukhe odahi;  
 
 
sohaṁ agadaṅgārassapi vaṇamukhe odahanahetu dukkhā tibbā kaṭukā vedanā vediyiṁ.  
 
 
So pacchābhattaṁ piṇḍapātapaṭikkanto nisīdati pallaṅkaṁ ābhujitvā, ujuṁ kāyaṁ paṇidhāya, parimukhaṁ satiṁ upaṭṭhapetvā.  
После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещенными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.  
After the meal, they return from almsround, sit down cross-legged, set their body straight, and establish mindfulness in their presence.  

Tassa kālaṅkiriyāya bhinnā nigaṇṭhā dvedhikajātā bhaṇḍanajātā kalahajātā vivādāpannā aññamaññaṁ mukhasattīhi vitudantā viharanti:   После его смерти нигантхи раскололись, разделились на две [группы]. Они стали ссориться и скандалить, погрязли в дебатах, пронзая друг друга остриями своих языков:  
With his passing the Jain ascetics split, dividing into two factions, arguing, quarreling, and disputing, continually wounding each other with barbed words:  
sammukhāvinayo dātabbo, sativinayo dātabbo, amūḷhavinayo dātabbo, paṭiññāya kāretabbaṁ, yebhuyyasikā, tassapāpiyasikā, tiṇavatthārako.  
может быть применено устранение разбирательства противостоянием; может быть применено устранение разбирательства по случаю памяти; может быть применено устранение разбирательства по случаю прошлого безумия; [может быть применено] признание нарушения; [может быть применено] мнение большинства; [может быть применено] объявление о плохом характере у кого-либо; [может быть применено] покрытие травой.  
Resolution face-to-face to be applied. Resolution through recollection to be granted. Resolution because of past insanity to be granted. Acting according to what has been admitted. Majority decision. Further penalty. Covering over as if with grass.  
Kathañcānanda, sammukhāvinayo hoti?  
И каким образом происходит устранение разбирательства противостоянием?  
And how is there resolution face-to-face?  
Evaṁ kho, ānanda, sammukhāvinayo hoti;  
Таково устранение разбирательства противостоянием.  
That’s how there is resolution face-to-face.  
sammukhāvinayena.  
устранением разбирательства противостоянием.  
by resolution face-to-face.  

Tassa so bhisakko sallakatto satthena vaṇamukhaṁ parikanteyya.   Врач сделал бы круговой надрез вокруг раны ножом,  
The surgeon would cut open the wound with a scalpel,  
Satthena vaṇamukhaṁ parikantitvā esaniyā sallaṁ eseyya.  
прощупал стрелу зондом,  
probe for the arrow,  
Kālena kālañca vaṇaṁ dhoveyyāsi, kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyyāsi, mā te na kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato na kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandhi.  
Время от времени промывай рану, время от времени смазывай её, так чтобы кровь и гной не заполнили рану.  
Regularly wash the wound and anoint the opening, or else it’ll get covered with pus and blood.  
Mā ca vātātape cārittaṁ anuyuñji, mā te vātātape cārittaṁ anuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ anuddhaṁsesi.  
Не ходи под солнцем и ветром, в противном случае пыль и грязь могут заразить рану.  
Don’t walk too much in the wind and sun, or else dust and dirt will infect the wound.  
Na ca kālena kālaṁ vaṇaṁ dhoveyya, na ca kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyya. Tassa na kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato, na kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandheyya.  
Время от времени он не промывал рану, время от времени не смазывал её, и кровь и гной заполнили рану.  
And they wouldn’t regularly wash and anoint the opening, so it would get covered in pus and blood.  
Vātātape ca cārittaṁ anuyuñjeyya. Tassa vātātape cārittaṁ anuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ anuddhaṁseyya.  
Он ходил под ветром и солнцем, и пыль и грязь заразили рану.  
And they’d walk too much in the wind and sun, so dust and dirt infected the wound.  
Tassa so bhisakko sallakatto satthena vaṇamukhaṁ parikanteyya.  
Врач сделал бы круговой надрез вокруг раны ножом,  
The surgeon would cut open the wound with a scalpel,  
Satthena vaṇamukhaṁ parikantitvā esaniyā sallaṁ eseyya.  
прощупал стрелу зондом,  
probe for the arrow,  
Kālena kālañca vaṇaṁ dhoveyyāsi, kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyyāsi. Mā te na kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato na kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandhi.  
Время от времени промывай рану, время от времени смазывай её, так чтобы кровь и гной не заполнили рану.  
Regularly wash the wound and anoint the opening, or else it’ll get covered with pus and blood.  
Mā ca vātātape cārittaṁ anuyuñji, mā te vātātape cārittaṁ anuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ anuddhaṁsesi.  
Не ходи под солнцем и ветром, в противном случае пыль и грязь могут заразить рану.  
Don’t walk too much in the wind and sun, or else dust and dirt will infect the wound.  
Kālena kālañca vaṇaṁ dhoveyya, kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpeyya. Tassa kālena kālaṁ vaṇaṁ dhovato kālena kālaṁ vaṇamukhaṁ ālimpato na pubbalohitaṁ vaṇamukhaṁ pariyonandheyya.  
Время от времени он промывал рану, время от времени смазывал её, и кровь и гной не заполнили рану.  
And they’d regularly wash and anoint the opening, so it wouldn’t get covered in pus and blood.  
Na ca vātātape cārittaṁ anuyuñjeyya. Tassa vātātape cārittaṁ ananuyuttassa rajosūkaṁ vaṇamukhaṁ nānuddhaṁseyya.  
Он не ходил под ветром и солнцем, и пыль и грязь не заразили рану.  
And they wouldn’t walk too much in the wind and sun, so dust and dirt wouldn’t infect the wound.