…И вот, достопочтенный Аннясиконданья⁵, – прозревший в истину, познавший истину, проникший в истину, достигший истины, преодолевший неуверенность, освободившийся от сомнений, с непоколебимой убежденностью, независимый от других в том, что касается наставлений учителя, – так сказал Благословенному:

Atha kho āyasmā aññāsikoṇḍañño diṭṭhadhammo pattadhammo viditadhammo pariyogāḷhadhammo tiṇṇavicikiccho vigatakathaṃkatho vesārajjappatto aparappaccayo satthusāsane bhagavantaṃ etadavoca –

– Досточтимый, пусть примет меня Благословенный, как оставившего дом ради него, пусть получу я от Благословенного полное посвящение в монашество.

‘‘labheyyāhaṃ, bhante, bhagavato santike pabbajjaṃ, labheyyaṃ upasampada’’nti.

– Ступай, монах! – ответил Благословенный. – Хорошо изложена Дхамма, живи праведной жизнью, чтобы должным образом положить конец страданию.

‘‘Ehi bhikkhū’’ti bhagavā avoca – ‘‘svākkhāto dhammo, cara brahmacariyaṃ sammā dukkhassa antakiriyāyā’’ti.

Так было совершено посвящение в монахи этого достопочтенного.

Sāva tassa āyasmato upasampadā ahosi.

Между тем, Благословенный наставлял и поучал остальных монахов разговорами о Дхамме. И вот, у достопочтенного Ваппы и достопочтенного Бхаддии, которых Благословенный наставлял и поучал разговорами о Дхамме, незапыленное, незагрязненное видение Дхаммы открылось: «все, что подвержено возникновению, подвержено прекращению».

Atha kho bhagavā tadavasese bhikkhū dhammiyā kathāya ovadi anusāsi. Atha kho āyasmato ca vappassa āyasmato ca bhaddiyassa bhagavatā dhammiyā kathāya ovadiyamānānaṃ anusāsiyamānānaṃ virajaṃ vītamalaṃ dhammacakkhuṃ udapādi – yaṃ kiñci samudayadhammaṃ, sabbaṃ taṃ nirodhadhammanti.

И они, – прозревшие в истину, познавшие истину, проникшие в истину, достигшие истины, преодолевшие неуверенность, освободившиеся от сомнений, с непоколебимой убежденностью, независимые от других в том, что касается наставлений учителя, – так сказали Благословенному:

Te diṭṭhadhammā pattadhammā viditadhammā pariyogāḷhadhammā tiṇṇavicikicchā vigatakathaṃkathā vesārajjappattā aparappaccayā satthusāsane bhagavantaṃ etadavocuṃ –

– Досточтимый, пусть примет нас Благословенный, как оставивших дом ради него, пусть получим мы от Благословенного полное посвящение в монашество.

‘‘labheyyāma mayaṃ, bhante, bhagavato santike pabbajjaṃ, labheyyāma upasampada’’nti.

– Ступайте, монахи! – ответил Благословенный. – Хорошо изложена Дхамма, живите праведной жизнью, чтобы должным образом положить конец страданию.

‘‘Etha bhikkhavo’’ti bhagavā avoca – ‘‘svākkhāto dhammo, caratha brahmacariyaṃ sammā dukkhassa antakiriyāyā’’ti.

Так было совершено посвящение в монахи этих достопочтенных.

Sāva tesaṃ āyasmantānaṃ upasampadā ahosi.

Между тем, Благословенный, питаясь приносимой ему пищей, наставлял и поучал остальных монахов разговорами о Дхамме. Что приносили со сбора подаяния трое монахов, тем и жили все шестеро. И вот, у достопочтенного Маханамы и достопочтенного Ассаджи, которых Благословенный наставлял и поучал разговорами о Дхамме, незапыленное, незагрязненное видение Дхаммы открылось: «все, что подвержено возникновению, подвержено прекращению». И они, – прозревшие в истину, познавшие истину, проникшие в истину, достигшие истины, преодолевшие неуверенность, освободившиеся от сомнений, с непоколебимой убежденностью, независимые от других в том, что касается наставлений учителя, – так сказали Благословенному:

Atha kho bhagavā tadavasese bhikkhū nīhārabhatto dhammiyā kathāya ovadi anusāsi. Yaṃ tayo bhikkhū piṇḍāya caritvā āharanti, tena chabbaggo yāpeti. Atha kho āyasmato ca mahānāmassa āyasmato ca assajissa bhagavatā dhammiyā kathāya ovadiyamānānaṃ anusāsiyamānānaṃ virajaṃ vītamalaṃ dhammacakkhuṃ udapādi – yaṃ kiñci samudayadhammaṃ, sabbaṃ taṃ nirodhadhammanti. Te diṭṭhadhammā pattadhammā viditadhammā pariyogāḷhadhammā tiṇṇavicikicchā vigatakathaṃkathā vesārajjappattā aparappaccayā satthusāsane bhagavantaṃ etadavocuṃ –

– Досточтимый, пусть примет нас Благословенный, как оставивших дом ради него, пусть получим мы от Благословенного полное посвящение в монашество.

‘‘labheyyāma mayaṃ, bhante, bhagavato santike pabbajjaṃ, labheyyāma upasampada’’nti.

– Ступайте, монахи! – ответил Благословенный. – Хорошо изложена Дхамма, живите праведной жизнью, чтобы должным образом положить конец страданию.

‘‘Etha bhikkhavo’’ti bhagavā avoca – ‘‘svākkhāto dhammo, caratha brahmacariyaṃ sammā dukkhassa antakiriyāyā’’ti.

Так было совершено посвящение в монахи этих достопочтенных.

Sāva tesaṃ āyasmantānaṃ upasampadā ahosi.

И тогда Благословенный обратился к пятерым монахам [с проповедью «Анатта-лаккхана»].

Atha kho bhagavā pañcavaggiye bhikkhū āmantesi –

Однажды Благословенный находился в Баранаси, в оленьем парке Исипатана. И там Благословенный обратился к группе пятерых монахов с такими словами:

Ekaṃ samayaṃ bhagavā bārāṇasiyaṃ viharati isipatane migadāye. Tatra kho bhagavā pañcavaggiye bhikkhū āmantesi –

– Монахи!

‘‘bhikkhavo’’ti.

– Досточтимый! – отозвались монахи. Благословенный произнес:

‘‘Bhadante’’ti te bhikkhū bhagavato paccassosuṃ. Bhagavā etadavoca –

– Тело, монахи, не я. Ведь если бы тело, монахи, и правда было я, то оно не приводило бы к мучению, и в отношении него можно было бы сказать: «Пусть мое тело будет таким-то, пусть мое тело не будет таким-то». Но поскольку, монахи, тело не я, постольку оно и приводит к мучению, и нельзя в отношении него сказать: «Пусть мое тело будет таким-то, пусть мое тело не будет таким-то».

‘‘Rūpaṃ, bhikkhave, anattā. Rūpañca hidaṃ, bhikkhave, attā abhavissa, nayidaṃ rūpaṃ ābādhāya saṃvatteyya, labbhetha ca rūpe – ‘evaṃ me rūpaṃ hotu, evaṃ me rūpaṃ mā ahosī’ti. Yasmā ca kho, bhikkhave, rūpaṃ anattā, tasmā rūpaṃ ābādhāya saṃvattati, na ca labbhati rūpe – ‘evaṃ me rūpaṃ hotu, evaṃ me rūpaṃ mā ahosī’’’ti.

– Ощущение не я. Ведь если бы ощущение, монахи, и правда было я, то оно не приводило бы к мучению, и в отношении него можно было бы сказать: «Пусть мое ощущение будет таким-то, пусть мое ощущение не будет таким-то». Но поскольку, монахи, ощущение не я, постольку оно и приводит к мучению, и нельзя в отношении него сказать: «Пусть мое ощущение будет таким-то, пусть мое ощущение не будет таким-то».

‘‘Vedanā anattā. Vedanā ca hidaṃ, bhikkhave, attā abhavissa, nayidaṃ vedanā ābādhāya saṃvatteyya, labbhetha ca vedanāya – ‘evaṃ me vedanā hotu, evaṃ me vedanā mā ahosī’ti. Yasmā ca kho, bhikkhave, vedanā anattā, tasmā vedanā ābādhāya saṃvattati, na ca labbhati vedanāya – ‘evaṃ me vedanā hotu, evaṃ me vedanā mā ahosī’’’ti.

– Распознавание не я. Ведь если бы распознавание, монахи, и правда было я, то оно не приводило бы к мучению, и в отношении него можно было бы сказать: «Пусть мое распознавание будет таким-то, пусть мое распознавание не будет таким-то». Но поскольку, монахи, распознавание не я, постольку оно и приводит к мучению, и нельзя в отношении него сказать: «Пусть мое распознавание будет таким-то, пусть мое распознавание не будет таким-то».

‘‘Saññā anattā. Saññā ca hidaṃ, bhikkhave, attā abhavissa, nayidaṃ saññā ābādhāya saṃvatteyya, labbhetha ca saññāya – ‘evaṃ me saññā hotu, evaṃ me saññā mā ahosī’ti. Yasmā ca kho, bhikkhave, saññā anattā, tasmā saññā ābādhāya saṃvattati, na ca labbhati saññāya – ‘evaṃ me saññā hotu, evaṃ me saññā mā ahosī’’’ti.

– Воления не я. Ведь если бы воления, монахи, и правда были я, то они не приводили бы к мучению, и в отношении них можно было бы сказать: «Пусть мои воления будут таким-то, пусть мои воления не будут такими-то». Но поскольку, монахи, воления не я, постольку они и приводят к мучению, и нельзя в отношении них сказать: «Пусть мои воления будут таким-то, пусть мои воления не будут такими-то».

‘‘Saṅkhārā anattā. Saṅkhārā ca hidaṃ, bhikkhave, attā abhavissaṃsu, nayidaṃ saṅkhārā ābādhāya saṃvatteyyuṃ, labbhetha ca saṅkhāresu – ‘evaṃ me saṅkhārā hontu, evaṃ me saṅkhārā mā ahesu’nti. Yasmā ca kho, bhikkhave, saṅkhārā anattā, tasmā saṅkhārā ābādhāya saṃvattanti, na ca labbhati saṅkhāresu – ‘evaṃ me saṅkhārā hontu, evaṃ me saṅkhārā mā ahesu’’’nti.

– Сознание не я. Ведь если бы сознание, монахи, и правда было я, то оно не приводило бы к мучению, и в отношении него можно было бы сказать: «Пусть мое сознание будет таким-то, пусть мое сознание не будет таким-то». Но поскольку, монахи, сознание не я, постольку оно и приводит к мучению, и нельзя в отношении него сказать: «Пусть мое сознание будет таким-то, пусть мое сознание не будет таким-то».

‘‘Viññāṇaṃ anattā. Viññāṇañca hidaṃ, bhikkhave, attā abhavissa, nayidaṃ viññāṇaṃ ābādhāya saṃvatteyya, labbhetha ca viññāṇe – ‘evaṃ me viññāṇaṃ hotu, evaṃ me viññāṇaṃ mā ahosī’ti. Yasmā ca kho, bhikkhave, viññāṇaṃ anattā, tasmā viññāṇaṃ ābādhāya saṃvattati, na ca labbhati viññāṇe – ‘evaṃ me viññāṇaṃ hotu, evaṃ me viññāṇaṃ mā ahosī’’’ti.

– А как вы считаете, монахи, тело постоянно или непостоянно?

‘‘Taṃ kiṃ maññatha, bhikkhave, rūpaṃ niccaṃ vā aniccaṃ vā’’ti?

– Непостоянно, досточтимый.

‘‘Aniccaṃ, bhante’’.

– А что непостоянно, то тягостно или приятно?

‘‘Yaṃ panāniccaṃ dukkhaṃ vā taṃ sukhaṃ vā’’ti?

– Тягостно, досточтимый.

‘‘Dukkhaṃ, bhante’’.

– А что непостоянно, тягостно, подвержено изменению, здраво ли будет считать об этом: «Это мое, я являюсь этим, это является мной»?

‘‘Yaṃ panāniccaṃ dukkhaṃ vipariṇāmadhammaṃ, kallaṃ nu taṃ samanupassituṃ – ‘etaṃ mama, esohamasmi, eso me attā’’’ti?

– Конечно, нет, досточтимый.

‘‘No hetaṃ, bhante’’.

– Ощущение… распознавание… воления… сознание постоянно или непостоянно?

‘‘Vedanā… saññā… saṅkhārā… viññāṇaṃ niccaṃ vā aniccaṃ vā’’ti?

– Непостоянно, досточтимый.

‘‘Aniccaṃ, bhante’’.

– А что непостоянно, то тягостно или приятно?

‘‘Yaṃ panāniccaṃ dukkhaṃ vā taṃ sukhaṃ vā’’ti?

– Тягостно, досточтимый.

‘‘Dukkhaṃ, bhante’’.

– А что непостоянно, тягостно, подвержено изменению, здраво ли будет считать об этом: «Это мое, я являюсь этим, это является мной»?

‘‘Yaṃ panāniccaṃ dukkhaṃ vipariṇāmadhammaṃ, kallaṃ nu taṃ samanupassituṃ – ‘etaṃ mama, esohamasmi, eso me attā’’’ti?

– Конечно, нет, досточтимый.

‘‘No hetaṃ, bhante’’.

– Поэтому, монахи, какое бы то ни было тело, – в прошлом, будущем или настоящем, собственное или постороннее, грубое или тонкое, низкое или возвышенное, далекое или близкое, – любое тело следует рассматривать таким, какое оно есть на самом деле, в соответствии с истинной мудростью: «Это не мое, я не являюсь этим, это не является мной».

‘‘Tasmātiha, bhikkhave, yaṃ kiñci rūpaṃ atītānāgatapaccuppannaṃ ajjhattaṃ vā bahiddhā vā oḷārikaṃ vā sukhumaṃ vā hīnaṃ vā paṇītaṃ vā yaṃ dūre santike vā, sabbaṃ rūpaṃ – ‘netaṃ mama, nesohamasmi, na meso attā’ti evametaṃ yathābhūtaṃ sammappaññāya daṭṭhabbaṃ.

– Какое бы то ни было ощущение, – в прошлом, будущем или настоящем, собственное или постороннее, грубое или тонкое, низкое или возвышенное, далекое или близкое, – любое ощущение следует рассматривать таким, какое оно есть на самом деле, в соответствии с истинной мудростью: «Это не мое, я не являюсь этим, это не является мной».

Yā kāci vedanā atītānāgatapaccuppannaṃ, ajjhattaṃ vā bahiddhā vā oḷārikaṃ vā sukhumaṃ vā hīnaṃ vā paṇītaṃ vā, yaṃ dūre santike vā sabbaṃ vedanaṃ 'netaṃ mama, neso'hamasmi, na me so attā'ti evametaṃ yathābhūtaṃ sammappaññāya daṭṭhabbaṃ.

– Какое бы то ни было распознавание, – в прошлом, будущем или настоящем, собственное или постороннее, грубое или тонкое, низкое или возвышенное, далекое или близкое, – любое распознавание следует рассматривать таким, какое оно есть на самом деле, в соответствии с истинной мудростью: «Это не мое, я не являюсь этим, это не является мной».

‘‘Yā kāci saññā atītānāgatapaccuppannaṃ, ajjhattaṃ vā bahiddhā vā oḷārikaṃ vā sukhumaṃ vā hīnaṃ vā paṇītaṃ vā, yaṃ dūre santike vā sabbaṃ saññaṃ 'netaṃ mama, neso'hamasmi, na meso attā'ti evametaṃ yathābhūtaṃ sammappaññāya daṭṭhabbaṃ.

– Какие бы то ни были воления, – в прошлом, будущем или настоящем, собственные или посторонние, грубые или тонкие, низкие или возвышенные, далекие или близкие, – любые воления следует рассматривать такими, какие они есть на самом деле, в соответствии с истинной мудростью: «Это не мое, я не являюсь этим, это не является мной».

‘‘Ye keci saṃkhārā atītānāgatapaccuppannaṃ, ajjhattaṃ vā bahiddhā vā oḷārikaṃ vā sukhumaṃ vā hīnaṃ vā paṇītaṃ vā, yaṃ dūre santike vā sabbaṃ saṃkhāraṃ 'netaṃ mama, neso'hamasmi, na me so attā'ti evametaṃ yathābhūtaṃ sammappaññāya daṭṭhabbaṃ.

– Какое бы то ни было сознание, – в прошлом, будущем или настоящем, собственное или постороннее, грубое или тонкое, низкое или возвышенное, далекое или близкое, – любое сознание следует рассматривать таким, какое оно есть на самом деле, в соответствии с истинной мудростью: «Это не мое, я не являюсь этим, это не является мной».

‘‘Yaṃ kiñci viññāṇaṃ atītānāgatapaccuppannaṃ ajjhattaṃ vā bahiddhā vā oḷārikaṃ vā sukhumaṃ vā hīnaṃ vā paṇītaṃ vā yaṃ dūre santike vā, sabbaṃ viññāṇaṃ – ‘netaṃ mama, nesohamasmi, na meso attā’ti evametaṃ yathābhūtaṃ sammappaññāya daṭṭhabbaṃ.

– Монахи, видящий так обученный ученик благородных пресыщается телом, пресыщается ощущением, пресыщается распознаванием, пресыщается волениями, пресыщается сознанием. От пресыщения он становится бесстрастным, от бесстрастия он достигает освобождения, в освободившемся возникает знание, что он освободился. Он познает: «Прекращено рождение, исполнена праведная жизнь, сделано то, что надлежит сделать, больше не последует здешнее существование».

‘‘Evaṃ passaṃ, bhikkhave, sutavā ariyasāvako rūpasmimpi nibbindati, vedanāyapi nibbindati, saññāyapi nibbindati, saṅkhāresupi nibbindati, viññāṇasmimpi nibbindati. Nibbindaṃ virajjati; virāgā vimuccati. Vimuttasmiṃ vimuttamiti ñāṇaṃ hoti. ‘Khīṇā jāti, vusitaṃ brahmacariyaṃ, kataṃ karaṇīyaṃ, nāparaṃ itthattāyā’ti pajānātī’’ti.

Так сказал Благословенный. Обрадованные, пятеро монахов восхитились словами Благословенного.

Idamavoca bhagavā. Attamanā pañcavaggiyā bhikkhū bhagavato bhāsitaṃ abhinanduṃ.

И пока длилось это разъяснение, сердца пятерых монахов, через неприсвоение⁶, освободились от влечений.

Imasmiñca pana veyyākaraṇasmiṃ bhaññamāne pañcavaggiyānaṃ bhikkhūnaṃ anupādāya āsavehi cittāni vimucciṃsūti.

И вот, в то время в мире было шестеро архатов.

Tena kho pana samayena cha loke arahanto honti.